не хотел ни с кем говорить, не посоветовавшись предварительно с Эбби, это было бы нечестно по отношению к ней.
Я думаю, что «в-третьих» было всего лишь поводом, но, когда вам нужно оправдаться перед самим собой, любой повод хорош. И я ответил:
— Ничего. Совсем ничего.
— Очень хорошо, Честер,— сказал он.— Наверное, я тебя еще увижу.
— Наверное, увидите,— мрачно согласился я, и он ушел.
20
Я дремал, не доиграв сам с собой в солитер, когда позвонили в дверь. Это разбудило меня настолько, что я пошевелился и сбросил половину колоды с постели на пол, после чего проснулся окончательно. Первой моей мыслью было — что во рту у меня какой-то отвратительный привкус, вероятно более подходящий для мусорного бака позади китайского ресторана, а второй — что кто-то позвонил в дверь.
Вставать я не собирался. Если это Эбби — она в конце концов войдет сама. Если это не Эбби — я не хочу иметь никакого дела с теми, кто пришел. Поэтому я сидел на месте, водя языком по налету на зубах и думая только о том, что у меня болит спина и кружится голова; но, когда я услышал, как открылась дверь холла, к моему удивлению, оказалось, что я боюсь. Замерев, я смотрел на дверь.
К счастью, это была Эбби. Она вошла с мороза, вся розовая и сверкающая, и оранжевая шубка делала ее похожей на соблазнительный, нарядно завернутый подарок, присланный, чтобы вознаградить меня за все, что мне пришлось вытерпеть.
— Привет,— сказала она.— Ты выглядишь так, будто смерть немного смягчилась.
— Спасибо,— сказал я.— Ты выглядишь великолепно.
— Спасибо. Где наш веселый друг?
— Он дождался звонка и ушел,— объяснил я.— Наполи убедился в моей невиновности.
Она скинула шубу и бросила ее на стул.
— Ты хочешь есть?
— Нет, до тех пор, пока не почищу зубы. Потом я умру с голоду.
Я откинул одеяло.
— Была Луиза на похоронах?
— Конечно нет. Только я, несколько старых клиентов Томми, один или двое деловых знакомых и какие-то старые дамы. Тебе помочь дойти?
— Все, что мне нужно, это халат.
— Сейчас.
Она подошла к чулану, достала старый коричневый халат Томми и принесла его мне.
— Тяжелый,— сказала она, нахмурившись, и подняла халат, чтобы ощупать его карманы.
В одном из них оказался крутого вида пистолет.
— Ради всего святого,— растерянно проговорила Эбби.— Это оружие Томми? Ну и место он нашел.
Засмеявшись, я объяснил:
— Нет, это Ральфа. Он, наверное, его забыл. Я сам о нем совсем забыл.
— Ральфа? Ральф надевал этот халат?
— Дай мне сначала почистить зубы,— попросил я.— Потом я тебе все расскажу.
— Я умираю от нетерпения.
С ее помощью я выбрался из постели, надел халат и обнаружил, что чувствую себя лишь немного слабее обычного, да еще чуть-чуть кружится голова. Конечно, я все еще слегка задыхался и не совсем твердо держался на ногах, но по сравнению со вчерашним я показался себе просто крепышом.
Выйдя из ванной, я чувствовал себя еще лучше. Я прошел через холл на кухню. Эбби сидела за столом и готовила сандвичи с ливерной колбасой. Я уселся напротив нее и сказал:
— Заходил полицейский. Детектив по фамилии Голдерман. Вот Ральф и спрятался в чулан. Можно мне выпить кофе, или я все еще должен обходиться чаем?
Она посмотрела на меня.
— Детектив?
— Детектив Голдерман. Можно мне кофе?
— Как ты себя чувствуешь?
— Здоров как бык.
Она усмехнулась.
— О'кей. Кофе. Но расскажи мне толком про Ральфа и детектива.
И я рассказал, а пока я рассказывал, она приготовила кофе. Она нашла некоторые эпизоды моего рассказа смешными, как, впрочем, и я — теперь, когда все осталось позади. В пересказе все выглядело гораздо смешнее, чем было на самом деле. Когда я закончил, она сказала:
— Пожалуй, я хотела бы познакомиться с этим детективом Голдерманом. Судя по всему, он интересный человек.
— Скучный он человек,— возразил я.— И с бородавками. К тому же, по-моему, он женат.
Она покосилась на меня.
— Ты ревнуешь, а я его даже никогда не видела.
— Нет, но ты этого хочешь.
— По-моему, ты выздоравливаешь слишком уж быстро,— заметила она.
— Пуф,— ответил я ей.
21
Выходные прошли тихо. Я много спал, по восемь-девять часов ночью, да еще несколько раз засыпал в течение дня. Каждый раз, когда я просыпался, я чувствовал себя еще чуточку лучше, а Эбби говорила мне, что мои щеки приобретают все более здоровый цвет.
В пятницу она сделала мне повязку поменьше, в субботу — еще меньше, а в воскресенье, промыв рану, решила не накладывать повязку вообще.
— Дадим ей проветриться,— сказала она.
Голова моя выглядела странно. Не жутко, как я раньше думал, а просто странно. Сбоку над левым ухом оказалась полоска шириной примерно в полдюйма, на которой не было волос, просто розовая кожа, а посередине — темно-красный шрам. Он был все еще очень чувствителен, но не саднил, как порез, а отзывался тупой тяжелой болью, от которой гудела вся голова, если я нечаянно прикасался к этому месту. Мне приходилось стискивать зубы и крепко держаться за край раковины, когда Эбби промывала рану, и каждый раз после этого у меня по полчаса болела голова.
Большую часть выходных мы провели с картами в руках. Мы играли в кункен, а когда нашли доску для крибиджа, стали играть в крибидж. Разумеется, игра шла на деньги, но это было как качели: никто из нас не вырвался вперед больше чем на несколько баксов.
Еще Эбби научила меня нескольким своим фокусам. Какое-то время я потратил на то, чтобы привыкнуть держать колоду профессионально, снизу левой рукой, так, чтобы пальцы правой могли в нее зарыться и никто ничего не заметил. Мне бы потребовались годы, чтобы научиться обращаться с колодой так же ловко, как Эбби, но для начала у меня получалось неплохо, и к вечеру воскресенья мне даже время от времени удавалось ее провести.
Наша спальная договоренность была расторгнута. Эбби настояла, чтобы я по-прежнему спал на кровати а сама перешла на кушетку в гостиной. Я сказал, что не вижу причин менять порядок, который мы установили в четверг ночью, а она ответила, что если я не вижу причин, то она их видит вдвое
