сообщить, свяжись со мной. Обещаю, мы тебя оставим в покое.
— Ты мне этого не можешь обещать, Марти. И мы оба это знаем.
— Давай я позвоню, — предложил он. В трубке еще слышался голос Рембека.
— Я вам перезвоню, — сказал я и, положив трубку на рычаг, передал телефон Марти.
Ему понадобилось позвонить в два места — сначала своему шефу, а потом — в Центральное управление полиции. Оба раза он давал какие-то путаные объяснения, но когда закончил, я снова был свободным художником. Положив трубку после второго разговора, он с облегчением обратился ко мне:
— Ну вот. Доволен?
— Вполне.
— До встречи, Митч! — сказал он на прощанье.
— Буду на связи, Марти, — пообещал я.
С Фредом Джеймсом мы не обмолвились больше ни словом. После того как они ушли, я перезвонил Рембеку. Он сам подошел к телефону и спросил:
— Получилось?
— Да.
— Я тут целую минуту бушевал, — хмыкнул он. — Думал, вы и вправду хотели отказаться.
— Если бы из этого ничего не вышло, — сказал я, — и вправду бы отказался.
Глава 18
На этот раз швейцар меня узнал. Из-за дождя я взял от метро такси, и он, выйдя из подъезда, открыл передо мной дверцу машины, коснувшись рукой фуражки и назвав меня «сэр»; с той же почтительностью он обслуживал типов вроде Виклера, посыльного, который впервые принес мне известие об этой работе. Пока я выбирался из салона машины и шел к зданию следом за услужливым швейцаром, который держал надо мной зонт, я вспомнил, как Эрни Рембек заверил меня при первой же нашей встрече, что на мое целомудрие не будет никакого покушения, и задал себе вопрос, не придется ли мне теперь так или иначе все равно его лишиться.
Надо побыстрее найти убийцу и убраться из этого мира мафиози подальше, надежно отгородившись от него моей стеной, которую я строил.
Наверху Рембек сам открыл мне дверь. Он сообщил, что теперь мой офис будет находиться прямо здесь, в его квартире, и препроводил меня туда, уверяя:
— Сюда бомбу никто не подложит. Это я вам гарантирую.
Он провел меня в небольшую комнату с видом на вентиляционную шахту. Кабинет был обставлен точно такой же мебелью, как и мой первый офис: письменный стол, шкаф для документов, стул и подставка для пишущей машинки. Рембек, стоя рядом со мной в дверях, окинул помещение взглядом и спросил:
— Ну как?
— Прекрасно.
— Ваш револьвер лежит в нижнем ящике стола. К сожалению, разрешение на ношение оружия для вас достать не удалось.
— Ничего страшного.
Подойдя к столу, я выдвинул ящик и достал «кольт-кобру», короткоствольный револьвер, 38-го калибра. Он был примерно такого же размера и веса, как и «смит-и-вессон», который я носил в течение последних нескольких лет полицейской службы, с той только разницей, что рукоятка у моего «СВ» была немного другой формы.
В ящике также лежала простая и добротная набедренная кобура. Я надел ее на свой пояс, засунул конец в карман брюк и вложил в нее револьвер.
Словно звуки из внезапно включенного радио, на меня нахлынули воспоминания.
— Ну как? — спросил Рембек. — Годится?
— Дайте мне пять минут, — попросил я. — Оставьте меня одного.
Он не понял.
— Как? Что с вами?
Я повернулся к нему и, повысив голос, почти крикнул:
— Да убирайтесь же отсюда, Рембек! На пять минут, черт возьми!
Не знаю, понял ли он меня на этот раз? По крайней мере, вышел, притворив за собой дверь и оставив меня в одиночестве в маленькой квадратной комнатенке с грузом оружия на правом бедре и не менее тяжелым грузом воспоминаний на сердце.
Как я мог об этом забыть? Я восемнадцать лет носил табельное оружие по привычке на бедре, постоянно ощущая знакомую успокаивающую тяжесть. Первые месяца два после… после того ходить без этого груза было неловко и непривычно, как будто мне прокусили дырку в бедре.
Однако тело, как и разум, все забывает, и с течением времени я привык к этой пустоте на бедре. И перестал замечать, что там чего-то не хватает. Я на мгновение потерял бдительность, и, когда опять ощутил кобуру на бедре, воспоминания, безжалостно накинувшись на меня, железными когтями впились в сердце.
Все проходит. Вскоре я снова смог дышать, двигаться, переключиться на мысли о другом. Когда через пять минут в дверь постучали, я сидел за столом, просматривая материалы по алиби шестерых подозреваемых из второго списка Рембека, который уже ждал меня на столе в конверте.
— Входите, — пригласил я. И Рембек нерешительно остановился на пороге. — Все в порядке.
Мои слова его успокоили, но все же он осторожно проделал короткий путь до стола, оставив дверь открытой.
— Иногда вы приводите меня в замешательство, — сказал он.
— Если бы все мои поступки можно было понять и объяснить логически, я бы до сих пор служил в полиции, а на вас бы работал кто-нибудь другой. — Я жестом указал на лежащие на столе бумаги. — Четверых можно исключить.
— Троих, — поправил он.
— Микки Хансела теперь тоже можно вычеркнуть, — возразил я.
— Ах да! Извините, не сообразил.
Я снова просмотрел рапорты по проверке алиби подозреваемых. Одним из двух оставшихся в списке был Уильям Пьетроджетти, бухгалтер, с которым я познакомился, когда впервые тут побывал. Он утверждал, что весь вечер провел дома один. Второй — некто по имени Мэттью Сиэй, род занятий — телохранитель. Он настаивал, что в среду всю ночь был с другом, но подробности сообщить отказался.
Я спросил:
— Сиэй — охранник, что стоит у вас на дверях?
— Нет, это Бургер, он все время здесь находится. С Ритой он вообще никогда не встречался. С Сиэем мы иногда бывали вместе на светских приемах.
— Я хочу с ним встретиться. И с Пьетроджетти тоже. У них дома, как и с остальными подозреваемыми.
— Сегодня во второй половине дня вас устроит?
— Чем раньше, тем лучше.
Он кивнул:
— Будет сделано.
— А что там с Джорджем Льюисом? — спросил я. — В ночь на четверг он был на побережье?
— Определенно.
— Хорошо. — Достав бумагу и ручку, я начал составлять список.
— Я нанял вам нового помощника, — сообщил Рембек. — Он будет здесь в течение часа.
— Нет, спасибо, мне больше никто не нужен.
Он поглядел на меня:
— У вас тяжело на душе из-за Хансела, да?
