перебравшись в областной град Читу, в газете «Забайкальская магистраль», он становится инструктором обкома комсомола. Ему перевалило лишь за 18, и коллеги завистливо подсчитывают открывшуюся перед молодым Мироновым перспективу: через два года — первый секретарь райкома комсомола, еще через два- три года — заведующий отделом обкома… А он, скоро разглядев всю фальшь, надуманность, надутость комсомольской работы, не просто уходит, вырывается из обкома, несмотря на действительно сладостную перспективу комсомольского функционера. Возвращается в газету и скоро уходит в армию. И опять выбор, опять заманчивое искушение: ему, студенту-заочнику МГУ с опытом работы в обкоме комсомола, знакомый по работе в обкоме военком предлагает служить в Чите при штабе округа в радиотехнических войсках, он же рвется на границу. Ведь идет тревожный 1971 год, когда на границе ежеминутно ждали повторения кровавых событий Даманского.
И снова выбор, снова искушение. В Даурский погранотряд, где новобранец Миронов заканчивает курс молодого бойца, приезжает редактор окружной газеты «Пограничник Забайкалья», чтобы забрать Миронова в газету. Солдат с опытом работы в газете, студент столичного факультета журналистики — такое случается нечасто. Миронов просит оставить его на границе. У полковника хватает ума и терпения выслушать солдата. У Миронова хватает аргументов: «Да как я могу писать о границе, не зная ее, не испытав ее». — «И где бы вы хотели служить?» — спрашивает полковник, изумленный отказом солдата служить в округе. Изумляется еще больше, когда слышит в ответ: «В школе сержантского состава». Я как бывший, еще довоенный начальник погранзаставы, хорошо понимаю изумление полковника. Школа сержантского состава — самое трудное на границе, вот уж где «закаляется сталь», когда на излом, на проверку прочности берутся не только твои физические силы, но и воля твоя, твой дух — без них не одолеть учебного пресса, где изначально все нормативы как для старослужащих, где быстро проявляется, есть или нет в тебе всего того, что можно назвать одним словом «ответственность». И как бы громко это ни звучало — ответственность за Родину, за страну, — но только тогда ты будешь и заботливым и одновременно жестким командиром, только тогда ты будешь понимать, что не кусок земли ты охраняешь, а безопасность страны, что диверсант, прошедший сквозь границу из-за твоего незнания, из-за твоей недоученности, из-за твоего плохого обучения рядовых солдат, просто из-за твоей безалаберности, может натворить немыслимых бед… Наверное, все это в Миронове было, коли, выпущенный командиром отделения, он становится скоро заместителем командира учебного взвода, и — редчайший случай! — командиром взвода. В 20 лет иметь под началом 44 солдата — неплохое начало. Может, так и рождаются настоящие министры.
Заканчивать службу все равно пришлось в газете; команда «откомандировать!» — и куда денешься. И газета эта, «Пограничник Забайкалья», во многом определила дальнейший путь моего героя — ведь сложилось так, что службу он закончил, кроме армейского звания, еще и в звании… лауреата газеты «Правда». А было так. У вертолета, спешно эвакуировавшего умирающего солдата с фланговой заставы, уже при подлете к отряду заклинило несущий винт. И что тому причина — молитва ли чья, простое везение или супермастерство летчиков, — только вертолет камушком на землю не пал, как бывает в таких случаях, а спланировал, и, проскользнув между высоковольтными линиями, сел на оживленную трассу, даже не сдавив до упора амортизаторы. Сами без царапины — и бойцу не дали умереть, мигом отправили его на попутке в госпиталь. Герои, конечно, асы. Только аплодировать летчикам начальство не стало. Зачем шум поднимать? Нагрянут комиссии, станут копать, отчего авария произошла. Вертолетчикам, конечно, если не на грудь, то на погоны что-нибудь да перепадет, а у начальства не ровен час что-нибудь спадет… По этой причине написанные Мироновым «45 секунд полета» с полосы сняли. В областной газете материал запретила цензура: о выходе из строя боевой техники, что привело или могло привести к жертвам, писать разрешалось раз в год. Лимит у газеты уже был исчерпан. «Знать, не судьба», — не Миронов вертолетчиков, а пилоты пытались успокоить Миронова, но тот, памятуя «мало побежденных, масса сдавшихся», отправил материал в «Правду», почти что «на деревню дедушке», и сам себе не верил, когда читал собственный материал в «Правде». И действительно была комиссия из центра, и вертолетчики, как полагается, обмыли награды. Миронова они, конечно, не позвали, офицеры с сержантом не пьют, хоть и старшим сержантом, будь он хоть трижды автором «Правды». Нашли и причину катастрофы — дефект заводского литья, так что начальство зря страховалось. Неожиданным был для самого Миронова финал: «Правда» поздравила с победой в конкурсе на лучший репортаж. Премия нашла его уже на гражданке, в редакции областной газеты. Через пять лет, когда его будут брать в «Комсомолку», кто-то жирным красным фломастером подчеркнет в его куцей творческой биографии «Лауреат премии газеты «Правда».
А судьба готовила моему герою новые, более жесткие испытания на верность долгу, на порядочность, на крепость.
Он заканчивает университет и неожиданно оказывается на перепутье. Два приглашения. Одно совсем неожиданное: его диплом «Газетная акция как форма управления общественным мнением» признан одним из лучших, его рекомендуют в аспирантуру. И другой зов самый желанный: «Комсомольская правда» приглашает к себе. Три года беззаботной аспирантской жизни, почти полная гарантия стать кандидатом — и «Комсомолка» с ее жесточайшим тестом на профессионализм, на выживание в конкурентной творческой борьбе, и никакой гарантии, что пройдешь, выживешь, останешься в «Комсомолке». Понятно, что он выбрал «Комсомолку», только никак не думал, что выбор этот ненадолго. Реальность опережала его мечты. Но по порядку.
Все случилось, когда он готовил статью о приписках на подмосковных стройках. Как ни потаенно готовил, все равно кому не надо было раньше времени знать, узнали, а прознав, перепугались и взялись за Миронова. Нет, ему не угрожали, его даже не пугали, его даже не просили отказаться от материала — его лишь просили вставить в материал одну единственную строчку, он до сих пор помнит какую: «И это несмотря на то, что Мытищинский горком партии жестко пресекает любые попытки очковтирательства на стройках». Стоимость этой строчки определили в прекрасную однокомнатную квартиру. Причем не так грубо: ты вписываешь строчку, мы тебе выписываем ордер. Приехал старый знакомый, коллега, уже маститый журналист, и как бы между делом: там мужики переживают за тебя, корреспондент центральной газеты — и в коммуналке, не дело, говорят, давайте поможем, резервы есть, сейчас как раз дом вершат, скоро заселять… Так же ненавязчиво и просьба «от мужиков» войти в их положение: «первого» сватают в ЦК, второй идет ему на смену, а критическая статья может все испортить… Выстоял Миронов перед соблазном, да только выходило, что зря — материал не пошел. Вызвал к себе главный редактор «Комсомолки» (Лев Корнешов тогда руководил газетой): «Да ты хоть сам понимаешь, на что замахнулся? Мне завтра на таком ковре стоять, не знаю, кем с него сойду. Но ты молодец! За материал спасибо!» И если прежде письмом в «Правду» с далекой китайской границы Миронов утверждал свои принципы идти до конца, то здесь тот же путь был значительно короче: «Правда» с «Комсомолкой» соседствовали в одном доме. «Правда» взяла его материал, а вместе с материалом и самого автора.
— «Правда», — считает Миронов, — ставила перед своими журналистами высшую профессиональную планку. «Видеть изъян в обществе может каждый и описать его способен всякий, — говорил Виктор Григорьевич Афанасьев. — Вы же должны не просто описать болезнь, не просто определить, отчего болит. Поставить диагноз — полдела. Вы должны определить, как лечить болезнь. Найти и показать решение проблемы, определить курс лечения — вот ваша задача. Находите тех специалистов, ученых, кто знает, как и что делать. Показывайте этих людей, давайте им слово, предоставляйте им трибуну «Правды».
«Правда» учила и заставляла мыслить по-государственному, государственным масштабом, государственными интересами. Что ни статья Миронова в «Правде», то действительно государственный масштаб, государственное мышление. Статья «Абалаковский спор» во многом определила судьбу строительства Средне-Енисейской ГЭС, разорительной для страны, губительной для Красноярского края, но корыстно выгодной для руководителей края, для руководства энерговедомства. После выхода материала первый секретарь крайкома партии и министр энергетики написали протестное письмо в Политбюро ЦК КПСС. Миронов выиграл эту схватку. Государственная комиссия, назначенная Политбюро, признала правоту молодого правдиста.
Очерк Бориса Миронова «Корни Отечества» спас от разрушения Исторический музей и Ленинскую библиотеку. По статье были приняты решения ЦК и Совмина, определены масштабы реконструкции гибнущих зданий, выделены деньги.
Реакцией правительства на статью «Чужой хлеб» стала реорганизация системы «Элеваторспецстрой». В итоге спасены сотни тысяч тонн зерна…
Хоть и удавалось делать немало, но все толще становилась папка неопубликованных материалов, все
