говорю: «Вон круги-то по воде, – только что бросил». А круги-то от весел. Ведь публика так смотрит: раз Иоанн Грозный, то сына убивает; раз Стенька Разин, то с княжной персидской».
Печальный у него вышел Стенька. Без княжны. Позади многое, а что впереди-то? О Разине картина, и о себе. Потому и похож Стенька на красноярского казака Василия Сурикова.
Посещение царевной женского монастыря. 1912.
«Женские лица русские я очень любил, неиспорченные ничем, нетронутые», – повторял Василий Суриков. Не удивительно, что героиней его последней законченной картины стала именно кроткая, набожная древнерусская красавица царевна, образ которой, по воспоминаниям современников, был навеян художнику книгой известного историка И. Забелина «Домашний быт русских цариц». Считается, что при создании образа царевны «участвовали» две девушки. Одна из них – исполненная цветущего здоровья и жизнерадостности внучка мастера Наташа Кончаловская. Другая – спокойная, сосредоточенная на внутренней своей жизни, глубоко набожная Ася Добринская, сибирячка по происхождению, к которой знаменитый живописец относился с отеческой нежностью.
Картина эта привиделась Сурикову. Так уже не раз бывало: вначале увидит, потом ищет «детали» – делает эскизы, этюды пейзажей, интерьеров, портретные зарисовки. Потом – в муках и радости – рождается картина. «Царевну» он увидел за всенощной на праздник Покрова у Василия Блаженного в Москве в 1910 г. Зимой этого же года, как пролог к «Царевне», он сделал портрет княгини Щербатовой в русском костюме. Назывался он так: «Портрет кн. Полины Ивановны Щербатовой». Княгиня прожила большую жизнь; была замужем за добрым знакомым Сурикова Сергеем Александровичем Щербатовым, художником, коллекционером, членом Совета Третьяковской галереи с 1911 г.
Сохранилось интересное воспоминание Галины Анатольевны Ченцовой, урожденной Добринской (1892– 1977). Она получила хорошее образование на историко-филологическом факультете Высших женских курсов в Москве, а позднее работала в Малом театре – в газете «Малый театр», в газете «Горьковец», выпускавшейся МХАТом, заведовала лекторием ВТО. Весной 1911 г. Суриков с сестрами Добринскими (с Анастасии Анатольевны он написал маслом чудесный портрет в родительском доме сестер на Пречистенке) бывал в Страстном монастыре. Набожная Анастасия беседовала с настоятельницей, а Галина и Василий Иванович пили чай.
Портрет кн. Полины Ивановны Щербатовой. 1911.
Портрет Анастасии Анатольевны Добринской. 1911.
Посещение царевной женского монастыря. 1912.
Г. А. Ченцова вспоминает: «… он изобразил меня у самого выхода, глядящей «в жизнь», как он говорил. (Этюд, написанный с меня, приобрел позднее какой-то сибиряк-коллекционер). Царевну Суриков писал с сестры. В этой же картине в лице одной из монахинь он изобразил мою подругу по университету Катю Головкину».
Екатерина Васильевна Головкина, дочь богатого домовладельца и дачевладельца в Ставрополе (там семья Добринских снимала дачу, так и подружились, дружба продолжилась в Москве) послужила Сурикову натурой для фигуры склонившейся монашенки, крайней слева.
Удивительно, как удалось художнику соединить в образе царевны, испытывающей естественное для верующей благоговение при входе в монастырь, и набожность, самоуглубленность Анастасии Добринской, и веселую жизнерадостность внучки, Наташи Кончаловской, в будущем известной писательницы. Лица разные, да и схожие в чем-то, главном.
«Василий Иванович много и охотно писал сестру Асю, – вспоминает не без ревности Галина. – Он уделял ей много внимания. <…> У сестры был очень странный и трудный характер. Она была очень замкнутым человеком, была крайне необщительна, не имела подруг. Упрямая, своенравная, крайне застенчивая, она мечтала по окончании гимназии уйти в монастырь. <…> Василию Ивановичу она доверяла все свои тайны и делилась с ним своими мечтами».
Такое лицо, такой характер и нужны были Сурикову, чтобы изобразить ощущения царевны в Храме, ее готовность к встрече с Богом.
Картина необычайно хороша и по «тесной», сгущенной композиции, и по тревожному, насыщенному цвету: солнечное сияние золотых окладов икон, тревожная, черная полоса одеяний монахинь, перебивкой – красный ковер на полу, и белый, серебристый центр картины – одеяние царевны, – каждая деталь, каждое цветовое пятно, каждый блик работают на драматургию этой картины Сурикова, – задуманной, выстраданой, выстроенной.
Портрет матери. 1887; Портрет Е. А. Суриковой, жены художника. Конец 1870– нач. 1880-х гг.; Портрет Ольги Суриковой в белом фартуке. 1887–1888; Портрет П. Ф. Суриковой, матери художника. 1894 г.; Портрет Ольги Суриковой. 1888; Портрет Е. А. Суриковой, жены художника. 1888.
Портреты Сурикова замечательны по колориту, психологизму, необычайно одухотворены. В каждом портретируемом он умел найти поэтическое зерно человеческой души, показать самое главное в лице и характере человека. Во второй половине XIX в. не было ему равных и в показе черт русского национального характера.
Женские портреты преобладают в творчестве мастера. В них – и восторг перед истинной русской красотой, и уважение к своеобразию русской женщины. В 1887 г., году написания «Боярыни Морозовой», он создает один из лучших своих портретов, изобразив в сдержанной цветовой гамме свою мать, Прасковью Федоровну. Создал он и портрет горячо любимой матери («Мать моя удивительная была…»), и обобщенный образ сибирячки – сильной, открытой, доброй… Признание в любви к матери – и портрет 1894 г.
Такой же любовью пронизаны портреты жены, Елизаветы Августовны (урожденной Шарэ, 1858–1888). На портрете 1888 г. она изображена уже тяжело больной, страдание обострило ее тонкую красоту, портрет весь пронизан щемящей грустью. Он выбрал технику акварели, словно для того, чтобы передать прозрачность и зыбкость бытия. Одна из самых совершенных акварелей художника, гимн любви и преданности…
Портреты дочери Ольги – шедевры. Искристая улыбка, радость жизни, интерес к творчеству отца – все это «читается» в лице старшей дочери художника, создавая чудесный союз между мастером и моделью.
Портрет юноши Леонида Чернышева. 1889–1890; Портрет А. Д. Езерского. 1911; Портрет И. Е. Крачковского, 1884.
Мужских портретов у Сурикова меньше, чем женских. Они ему и давались труднее. Сам признавался: «Мужские-то лица поскольку раз я перерисовывал. Размах, удаль мне нравились. Каждого лица хотел смысл постичь. Мальчиком еще, помню, в лица все вглядывался – думал: почему это так красиво? Знаете, что значит симпатичное лицо? Это то, где черты сгармонированы».
Многие портреты – «заготовки» к большим картинам. Возможно, как-то связан с полотном «Взятие снежного городка» миниатюрный портрет Леонида Чернышева. Юноша изображен в косоворотке и накинутой на плечо мохнатой шубе. В тот момент будущему красноярскому архитектору было 14–15 лет. Суриков знал его с детства, дружил с его отцом, а затем и самим Леонидом Александровичем, несмотря на разницу в возрасте.
Необычайно емок и психологичен портрет И. Е. Крачковского, наполненный, в отличие от портрета Чернышева, задумчивостью и внутренним беспокойством. По живописи портрет очень хорош: все разнообразие оттенков мастер выразил в строгой и сдержанной цветовой гамме. При этом цвет, как всегда у Сурикова, динамичен и сгармонирован. Цветовую динамику дополняет композиционная.
Не менее ярко отразились композиционные и колористические поиски Сурикова и в портрете А. Д. Езерского. Ум, властность, сила, усталость от жизни старого и мудрого человека потребовали сдержанного цветового решения. Однако Суриков перестал бы быть Суриковым, если бы не сохранил при этом необычайное богатство оттенков цвета. Живопись лица словно светится на темном фоне, работая как бы и на колористические, и на психологические задачи портретиста. Энергичный, «вихревой» мазок создает ощущение сконцентрированности бытия и навевает воспоминания о французских импрессионистах.
Автопортрет. 1915; Автопортрет. 1913.
В портретах других людей он стремился передать всю гамму их душевных переживаний, обратив внимание зрителя на главное в лице, а значит, и в характере портретируемого.
