– Не губернаторское, а помещичье, значит, важное и нужное, – отвечал Петр Аркадьевич.
Любопытные штрихи к характеристике Столыпина и как человека, и как реформатора содержит его переписка с Л. Н. Толстым. 26 июля 1907 г. Лев Николаевич Толстой написал большое письмо Петру Аркадьевичу Столыпину.
Были они людьми, как принято было говорить в то время, одного круга. Мало того, отец Петра Аркадьевича – Аркадий Дмитриевич Столыпин был давним приятелем Льва Николаевича, товарищем его по Севастопольской кампании. Дружеские их отношения сохранялись на протяжении нескольких десятилетий.
Однако письмо Л. Н. Толстого сыну своего давнего товарища носило отнюдь не частный характер. Речь в нем шла о предмете, который Льву Николаевичу представлялся делом первостепенной важности: частной собственности на землю. Нужно теперь для успокоения народа, – писал он, – не такие меры, которые увеличили бы количество земли таких или других русских людей, называющихся крестьянами (как смотрят обыкновенно на это дело), а нужно уничтожить вековую, древнюю несправедливость… Несправедливость состоит в том, что как не может существовать права одного человека владеть другим (рабство), так не может существовать права одного, какого бы то ни было человека, богатого или бедного, царя или крестьянина, владеть землею как собственностью. Земля есть достояние всех, и все люди имеют одинаковое право пользоваться ею.
Письмо было длинное, страстное, убеждающее. Столыпин на него не откликнулся. В октябре того же года Лев Николаевич вновь обратился к Столыпину, на сей раз с короткой записочкой по более частному поводу – речь шла о судьбе одного человека. Записочка эта заключалась фразой: «Очень сожалею, что вы не обратили внимание на мое письмо».
На этот раз Столыпин Толстому ответил: «Лев Николаевич… Не думайте, что я не обратил внимания на Ваше первое письмо. Я не мог на него ответить, потому что оно меня слишком задело. Вы считаете злом то, что я считаю для России благом. Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создает все наше неустройство.
Природа заложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как-то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею.
Искусственное в этом отношении оскопление вашего крестьянина, уничтожение в нем врожденного чувства собственности ведет ко многому дурному, и, главное, к бедности.
А бедность, по мне, худшее из рабств… Смешно говорить этим людям о рабстве или о свободах. Сначала доведите уровень их благосостояния до той, по крайней мере, наименьшей грани, где минимальное довольство делает человека свободным.
А это достижимо только при свободном приложении труда к земле, т. е. при наличии права собственности на землю. <…> Вы мне всегда казались великим человеком, я про себя скромного мнения. Меня вынесла наверх волна событий – вероятно на один миг! Я хочу все же этот миг использовать по мере моих сил, пониманий и чувств на благо людей и моей родины, которую люблю, как любили ее в старину. Как же я буду делать не то, что думаю и сознаю добром? А Вы мне пишете, что я иду по дороге злых дел, дурной славы и главное греха. Поверьте, что, ощущая часто возможность близкой смерти, нельзя не задумываться над этими вопросами, и путь мой мне кажется прямым путем. Сознаю, что все это пишу Вам напрасно – это и было причиною того, что я Вам не отвечал…
Простите.
История начала XX в. развивалась достаточно противоречиво и непоследовательно, и сама фигура П. А. Столыпина сопротивляется однозначному прочтению. Трудно разобраться в причинах неприятия личности Столыпина и его политики его современниками, – политическими деятелями, принадлежащими к различным партиям и группировкам. Постепенно можно отвести критику с крайне левых и крайне правых позиций, – для них «центристское правительство», ориентирующееся на созидание, поиск разумных компромиссов, но проводящее в интересах Отечества достаточно жесткую политику, всегда уязвимо.
Но что «развело» в жизни и политике П. А. Столыпина и С. Ю. Витте? Ведь ни для кого (ни для их современников, ни для историков) не было секретом, что они были если не врагами, то противниками. Оба монархисты, оба ориентировались на центристскую позицию, оба бесспорные российские патриоты, потомки столбовых дворян… Однако не было у Столыпина (и при жизни, и после его гибели), более напористого и строгого критика, чем С. Ю. Витте.
И здесь, чтобы разобраться в этой загадке, без обращения к «Воспоминаниям» С. Ю. Витте не обойтись. Фамилия Столыпина упоминается в трехтомнике чаще, чем даже имя Александра III, почитаемого С. Ю. Витте наиболее горячо. В ряде глав Петр Аркадьевич – одно из главных «действующих лиц».
Уже при первых упоминаниях этого имени прослеживаются три главные претензии С. Ю. Витте к своему преемнику. Во-первых, Столыпин находил законы о печати, изданные во времена «министерства» Витте, чрезмерно либеральными и ввел «полный административный произвол по отношению печати. Какая-либо статья не понравится, сейчас высшие чины и министр вызывают по телефону градоначальника или его правителя канцелярии, приказывают оштрафовать газету, и это сейчас же приводится в исполнение», а то и «прямо в административном порядке сажают редактора на несколько месяцев в тюрьму».
Вторая претензия, с которой также трудно спорить, – это непоследовательность аграрной реформы. «… Вводя насильственно индивидуальную собственность, вошедший в силу закон не озаботился одновременно крестьянам – частным собственникам дать все гражданские права, которыми мы пользуемся, и, прежде всего определенные права наследства, и создал, таким образом, так сказать, бесправных или полуправных частных собственников – крестьян».
И третья претензия, также не вызывающая возражений у просвещенных соотечественников, – чрезмерно жесткая линия на ограничение прав инородцев и иноверцев, составляющих, кстати, треть или 60 млн тогдашнего населения России.
А вот далее, в освещении политики Столыпина проводимых им реформ и особенно – в объяснении мотивов, которыми он руководствовался, оппонент его оказывается не всегда безупречен и логичен. Во многих оценках Столыпина сквозит необъективность, предвзятость, бездоказательность. Так, будучи за границей, С. Ю. Витте узнает о назначении Столыпина министром внутренних дел России.
«В то время я Столыпина считал порядочным губернатором. Судя по рассказам его знакомых и друзей, почитал человеком порядочным, и поэтому назначение это считал удачным. Затем, когда ушел Горемыкин, и он сделался председателем Совета министров, то я этому искренне был рад и в заграничной газете (…) высказал, что это прекрасное назначение, но затем каждый месяц я все более и более разочаровывался в нем.
Что он был человек мало книжно-образованный, без всякого государственного опыта и человек средних умственных качеств и среднего таланта, я это знал и ничего другого не ожидал, но никак не ожидал, чтобы он был человек настолько неискренний, лживый, беспринципный; вследствие чего он свои личные удобства и свое личное благополучие, и в особенности благополучие своего семейства и своих многочисленных родственников, поставил целью своего премьерства».
Формулировки столь же жесткие, сколь и бездоказательные. Уязвим С. Ю. Витте и в своих попытках доказать политический авантюризм Столыпина, вынужденного, как и всякий политик, менять тактику во имя достижения главных – государственных, политических целей. Менялся Столыпин – по мере приобретения государственного опыта – и как политик. Менялся и как человек (что, учитывая его положение, сказывалось и на политике), – под влиянием новых обстоятельств, ситуаций. И сам же Витте это замечает «Покушение на жизнь Столыпина, – пишет он, – между прочим, имело на него значительное влияние. Тот либерализм, который он проявлял во время первой Государственной думы, что послужило ему мостом к председательскому месту, с того времени начал постепенно таять, и, в конце концов Столыпин последние два-три года своего правления водворил в России положительный террор…» И приводит воспоминания ряда современников, будто бы слышавших от самого Столыпина после катастрофы фразу: «Да, это было до бомбы на Аптекарском острове, а теперь я стал другим человеком…».
Витте узнал о взрыве дачи Столыпина на Аптекарском острове, будучи за границей. Был, по его же
