не было преступления 1 сентября, не было бы, вероятно, и мировой войны, и не было бы и революции с ее ужасными последствиями. Столыпину приписывают многократно повторенное утверждение: «Только война может погубить Россию». – Если с этим согласиться, то убийство Столыпина имело не только всероссийское, но и мировое значение».
Трагична судьба Столыпина, – пишет в книге «Путь русского офицера» А. И. Деникин, его современник. – Глубокий патриот, сильный, умный и властный человек, он с малой кровью и без потрясения государственных основ ликвидировал первую революцию и водворил в стране спокойствие. Столыпин искренно искал сотрудничества с его правительством общественных элементов, но встретил непонимание и отказ со стороны радикальной демократии, требовавшей перехода всей власти к ней, со стороны умеренно правой, заявлявшей, что правительство бессильно, будучи связано «закулисными темными силами»… Слева Столыпина считали реакционером, справа – опасным революционером. Есть просто что-то провиденциальное в том факте, что Столыпина убил член революционной боевой организации, состоявший одновременно на службе в охранном отделении…[3]
В фильме С. Герасимова «Лев Толстой» есть любопытный эпизод: царь, желая закурить, достает папиросу, и человек, карикатурно похожий на Столыпина, только ростом чуть ниже царя, угодливо подносит ему спичку. Так его воспринимают те, кто упорно не хочет расстаться с предвзятым мнением. Огромное количество исторических источников свидетельствует: это был человек с повышенным чувством собственного достоинства. И большую часть жизни – отстаивал достоинство своего Отечества.
Сам П. А. Столыпин не курил, не употреблял спиртное, почти не играл в карты. Оказался чуть ли не единственным женатым студентом во всем университете. Жена его – Ольга Борисовна, урожденная Нейгардт, прежде была невестой старшего брата, убитого на дуэли. (С убийцей стрелялся и Столыпин, получив ранение в правую руку, которая с тех пор плохо действовала.)
В научном плане он явно подавал надежды. Однажды на экзамене Д. Менделеев, не унимаясь, задавал студенту Столыпину все новые и новые дополнительные вопросы, на которые тот блестяще отвечал. Незаметно разговор перешел в научный диспут. Наконец великий химик спохватился: «Боже мой, что же это я? Ну, довольно, пять, пять, великолепно».
Столыпина мало влекла к себе музыка, но литературу и живопись он любил, особенно прозу И. Тургенева и поэзию А. Толстого, А. Апухтина. Сам был неплохим рассказчиком и сочинителем. Дочери приходили в восторг от сказок о «девочке с двумя носиками» и приключениях в «круглом доме», сочиняемых экспромтом (супруги мечтали о сыне – на свет одна за другой появлялись девочки, и лишь шестым, последним ребенком, оказался мальчик). Но большого значения своим литературным дарованиям Столыпин не придавал. Судьбе ученого и писателя предпочел участь политика и государственного деятеля.
В 1888 г., когда его имя впервые попало в «Адрес-календарь. Общая роспись начальствующих и прочих должностных лиц», он имел скромный чин коллежского секретаря и занимал не менее скромную должность помощника столоначальника в Министерстве государственных имуществ. В 1902 г. стал гродненским губернатором. Там впервые публично на заседаниях Гродненского комитета изложил свои взгляды. Считал, что жгучие вопросы не решатся сами собой и незачем откладывать на неопределенное время проведение тех мероприятий, без которых немыслима ни культура, ни подъем доходности земли, ни спокойное владение земельной собственностью. Иными словами, народ темен, пользы своей не разумеет, а потому следует улучшать его быт, не спрашивая его о том мнений. Когда же один из помещиков испуганно спросил: не приведёт ли это к государственному перевороту, социальной революции и анархии, губернатор резонно парировал: «Бояться грамоты и просвещения, бояться света нельзя». И это убеждение Столыпин целеустремленно отстаивал всею своей государственной деятельностью. Столыпин – едва ли не одним из первых – понял истинную связь между формами собственности и личностными правами, обнаружив в общинных взаимоотношениях синоним косности, бесхозяйственности, отсутствия побудительной энергии к интенсивному ведению сельского хозяйства. «Пока крестьянин беден, пока он не обладает личною земельною собственностью, пока он находится насильно в тисках общины, – он останется рабом, и никакой писаный закон не даст ему блага гражданской свободы». Произнесено это в тот момент, когда абсолютизировалась община, когда официально признавалось: «Все, что есть еще на Руси святого, идеального, патриотического, героического, – все невидимыми путями истекает именно из общины».
Образовать сильного собственника-крестьянина, сохранить настоящее прогрессивное народное представительство, способное к работе, наконец, задушить дикую революцию – вот те «три кита», на которых основывалась политика Столыпина. Так признавали его современники.
Идея создания прогрессивных «европейских хозяйств» выкристаллизовалась у Столыпина не сразу, а вынашивалась им достаточно долго, поэтапно. Сыграли роль и личные наблюдения от поездок в Швейцарию и Германию, и собственно обретенный практический опыт в Колноберже, что находился неподалеку от Ковно. Во Всеподданнейшем отчете из Саратовской губернии он совершенно официально излагал свою точку зрения: «Если бы дать возможность трудолюбивому землеробу получить сначала временно в виде искуса, а затем закрепить за ним отдельный земельный участок, вырезанный из государственных земель или из земельного фонда Крестьянского банка, причем обеспечена была бы наличность воды и другие насущные условия культурного землепользования, то наряду с общиною, где она жизненна, появился бы самостоятельный, зажиточный поселянин, устойчивый представитель земли».
Сделавшись министром, он не замедлил внести в Государственную думу законопроект об укреплении за крестьянами, владеющими надельной землей, принадлежащей им части в личную собственность, что вызвало еще более оживленные прения. В думской речи 10 мая 1907 г. Столыпин говорил о проекте национализации земли (за плату и бесплатно) и предоставлении ее в пользование крестьянам, указывая, что такая коренная ломка произвела бы социальную революцию и полное крушение правовых понятий.
Реформа, столь враждебно встреченная в России, была тут же по достоинству оценена за границей. Известно признание императора Вильгельма: «С Россией надо кончать скорее – через десять лет она будет непобедима, как основанная на правильной форме хозяйствования».
Оказавшись на посту председателя Совета Министров, он затребовал из всех ведомств те первоочередные проекты, которые лежали там без движения вследствие царившей бюрократической рутины. И ему удалось составить более или менее целостную программу умеренных преобразований, фактически охватывающих все сферы жизни – от комплекса последовательных мероприятий по местному управлению до мер в области рабочего законодательства по страхованию от несчастных случаев, по болезни, инвалидности и старости. Большое значение имел и столыпинский проект введения всеобщего начального образования.
Реформатор Столыпин, в отличие от ярых консерваторов типа Дурново и Горемыкина, бесспорно, выглядит горячим поборником прогресса. Только стремясь к нему, он желал прежде всего целенаправленно уничтожить революцию, снять ее с повестки дня, но не только путем репрессий, но и при помощи радикальных реформ: разрешить основные вопросы назревающей в России бури, не нарушая всерьез общественного спокойствия, – и, конечно же, в духе, угодном для правительства и правящих кругов. «Да, я схватил революцию за глотку, – говорил П. А. Столыпин, – и кончу тем, что задушу ее, если… сам останусь жив». По Столыпину, революционный переворот – это страшная круговерть, когда неизбежны жертвы, хаос, террор, а он не сторонник кровопролития – того, чтобы «пускать народ на произвол времени и случая». Его программа: «Ни реакции, ни революции – поступательное движение вперед по пути экономики среди порядка и законности, без которой немыслима никакая плодотворная деятельность». Вот откуда и брошенный им вызов: «Вам, господа, нужны великие потрясения, нам нужна великая Россия».
Существо проводимой им политики составляло лавирование между интересами помещиков и самодержавия, с одной стороны, и задачами буржуазного развития страны – с другой. Истории известна его формула: «Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России».
Как ни странно, эпоха реформ конца XIX – начала XX вв. во многом напоминала эпоху реформ начала XIX в. – времена Александра I: те же благие надежды и смелые замыслы, та же острота социальных коллизий. А в итоге схожий трагический исход – не увенчавшийся успехом поиск компромисса между непримиримыми, диаметрально противоположными тенденциями.
Остается только догадываться, какие подспудные силы ощущал в себе П. А. Столыпин, готовый не раз и не два, а десятки и сотни раз неутомимо, устно и письменно, обращаться к государю, вызывая у того негодование, раздражение, и все-таки настаивать на своем, понимая, что выдвигаемый им очередной
