оказались несостоятельны. Ими он обманывал сам себя. На самом деле правда была одна — Асланбек любил Жанну, искренне и глубоко. И был готов принять даже смерть от её руки. Мало того, он знал, что Жанна беременна, и не от него, когда нашёл её почти бездыханной. Но ему было наплевать на это. Он готов был растить её ребёнка, как своего! И мечтал о том, что они проживут всю жизнь — вместе. Что она родит ему ещё детей, и они будут счастливы. Они и так были счастливы, ведь он терпеливо ждал, пока Жанна — Ирина привыкнет к нему. Она привыкла, и они даже занимались любовью! А теперь она хочет его убить, и её рука лежит на тумблере аппарата. Стоит всего лишь щёлкнуть им, и аппарат будет отключён, как и жизнеобеспечение Асланбека.
Он еле слышно вздохнул, готовясь к тому, что должно было произойти, но прошло несколько минут, в палате было тихо, а он всё ещё жив. Он скосил глаза, и увидел, что Жанна не решается сделать то, что хотела.
Он невольно залюбовался ею. О, как она прекрасна, его любимая! Сейчас в ней говорит злость, но она поймёт его и простит! И, возможно, даже вернётся к нему!
Забыв об осторожности, он широко открыл глаза, чтобы получше рассмотреть её, и не успел закрыть их, когда Жанна вдруг повернулась к нему.
На секунду в её взгляде промелькнула радость — Асланбек готов был поклясться в этом. Она радовалась, что он очнулся, что он будет жить!
Он постарался улыбнуться ей, но у него это не получилось. Мышцы лица ещё не повиновались ему.
Жанна стремительно обошла его кровать, и наклонилась к самому его лицу.
— Даже не думай об этом, — сказала она, словно услышала его мысли. — Пока что я не могу убить тебя. Но это только пока! Я ещё вернусь… Мальчик…
— презрительно бросила она, развернулась на каблуках и вышла из палаты.
Ошарашенный Асланбек еле успел заметить, что изменилась не только Ирина, но и даже сама Жанна — та, которая настоящая.
— Ну вот, мамочка, ты добилась своего, — Саша Кравчук потягивал свой любимый мартини.
Ему только что позвонили на мобильный и сообщили, что анализ на Вич — инфекцию отрицательный. Поэтому у него было отличное настроение.
Они с Милой сидели на качелях в саду греческой виллы Резника.
Мила уже успела переодеться — к вечеру похолодало, и выглядела, как Барби, в розовом брючном трикотажном костюме от Донны Каран.
Гости уже забыли, по какому поводу собрались здесь, и с тем же весельем продолжали поглощать пищу, которую всё подвозили и подвозили из ресторана.
Павел сослался на головную боль и ушёл в дом ещё час назад, оставив Милу в одиночестве.
— У вас сегодня первая брачная ночь, — веселился Кравчук. — Выпей коньяку, дорогуша, а то у тебя лицо слишком кислое.
— Я так мечтала об этой свадьбе, — призналась Мила, не глядя на стилиста, — думала, что всё будет необычно, красиво, торжественно…
— А получилось всё, как всегда, — подхватил дядя, — те же пьяные морды, только популярные, обожравшиеся телеведущие, которые обычно сидят на диете, традиционные крики «горько», хотя и жених и невеста хотели бы просто отдохнуть…
— Да нет, я не об этом, — досадливо поморщилась Мила. — Да ты и сам знаешь, сколько сил я потратила, чтобы дойти до этого дня. Ради Павлика я пошла на такие поступки, что даже вспоминать стыдно! И вот теперь чувствую только разочарование, хотя, по сути, должна радоваться. Ведь моя мечта сбылась: я получила Пашку!
— И денежки его отца, — добавил Саша, вытащив из пустого бокала оливку и сексуально облизав её.
Он всё ещё надеялся, что неподалёку стоит тот самый симпатичный смуглый официант с тугой попкой, и наблюдает за ним. С тем мальчиком в доме Резников на новогоднем празднике он прокололся, но этот — точно гей!
Мила вздохнула. Этот день должен быть лучшим днём в её жизни, так почему же ей так грустно? Почему кажется, что она обманула всех, и себя в том числе?
— Пойду к мужу, — она встала с качели. — Мы же всё-таки новобрачные…
Саша игриво помахал ей вслед ухоженными пальчиками, и наткнулся на взгляд того самого официанта.
Жанна брезгливо доставала свою одежду из шкафа. Ну как она могла носить такие вещи? Эта розовая кофточка в рюшах, а эти джинсы со шнуровкой на боку! А платье… Ужас! Хотя, впрочем, платье она носила во время беременности, а всем известно, что вещи для беременных женщин очень редко их красят.
И, если смотреть правде в глаза, вещи были совсем уж не так и плохи: все красивые, известных лейблов, практически новые, модные. Немаловажную роль в этом играл психологический фактор: Жанна решила сбросить с себя кожу Ирины, как змея во время линьки. Она захотела возродиться, как птица Феникс, обновлённой, но всё той же Жанной.
И, самое ужасное, не могла. Она не нащупала грань между Ириной и самой собой, той, которая была до того, как стала Ирой.
Жанна выучила все пункты из своего списка, который продолжал пополняться, но всё равно этого было мало для того, чтобы вернуться в прежнее обличье.
А ещё было то, чего так не хватало Жанне. Она даже не смогла убить эту сволочь, назвавшуюся её мужем! Не смогла отключить его от электропитания, хотя он причинил ей столько зла. Но почему-то Жанне было жаль его, несмотря ни на что.
Жанна считала, что это в ней говорит Ирина. Потому что настоящая Жанна не любила людей, вызывающих у неё жалость, и не жалела их!
А Ирину следует заткнуть, пусть она молчит. В жизни Жанны больше нет места Ирине!
И всё-же возвращение к прежней жизни давалось ей очень нелегко. Жанна перестала брать заказы на создание талисманов, потому что сочла это недостойным занятием для себя, настоящей.
Надежда несколько раз приходила, умоляла её, просила, подняла процент в два раза, но Жанна была непреклонна.
Она уже знала, что будет делать дальше, и теперь готовилась к этому. Ей нужно быть во всеоружии, когда она вернётся в Семью. Ей нужно забыть о нежности и кротости Ирины, и снова стать воинственной и сильной Жанной. Всё это требует времени, того, чего у неё нет. Жанна физически ощущала, что время работает против неё, что каждый день отдаляет её от настоящей жизни. Ей нестерпимо хотелось вернуться обратно домой, но приходилось сдерживать себя.
— Я ещё не готова, я пока не готова, — твердила она себе, шагая по комнатам, так что нянечка просто шарахалась от неё в ужасе.
Жанна подозревала, что женщина давно бы уже оставила эту работу со странной хозяйкой, которая, верно, сошла с ума и называет себя не Ириной, а Жанной. Но она слишком хорошо ей платила, и они нужны были друг другу. Жанна не могла одна справиться с дочерью, во-первых, потому что была слишком молода и неопытна, а во-вторых, потому что ей теперь постоянно требовалось одиночество.
Этот ублюдок Мальчик, покупая фальшивый паспорт для неё, указал, будто ей 23 года. А на самом деле — Жанна это точно знала — ей совсем недавно исполнился 21 год. Совершеннолетие по-американски. И она не успела отметить свой день рождения, потому что была Ириной на тот момент.
— Ну, ничего, — пробормотала она, кормя Полинку грудью, — у меня в жизни будет ещё много дней рождения. Я теперь буду отмечать каждый из них, и наверстаю упущенный!
Полина забеспокоилась и уставилась на мать мутными голубыми глазёнками.
Жанна мгновенно растаяла под этим взглядом. Теперь в целом мире у неё был только один человечек, ради которого она должна выжить и выстоять. Иначе она и не стала бы бороться с судьбой.
— Вообще-то я на минуточку, твоя жена, — бушевала Мила, — и ты должен проявлять ко мне уважение.
Вернувшись в дом, она нашла новоиспечённого мужа пьяным в стельку. Ну или не совсем в стельку,
