Потом возвращались, обедали, спали, или отдыхали, сидя в тенёчке в шезлонгах. Иногда перекидывались с другими отдыхающими партеечкой в шахматы или нарды. То есть, играл Павлик, а Мила наблюдала. Единственное, во что она умела играть, это в карты. А приличное общество, как она точно знала, в карты не играет.
Потом плескались в бассейне, который был расположен в метре от входа в их бунгало, пили коктейли и опять занимались любовью.
Вечером шли на дискотеку, которая устраивались специально для молодёжи, сидели в ресторанчиках на берегу, танцевали… Павел нежно прижимал Милу к себе, и она поверила, что теперь он полностью и безраздельно принадлежит только ей.
А ночью опять любили друг друга — сумасбродно, как бывает только в юности и только по большой любви. Впрочем, Мила догадывалась, что так ещё бывает, когда человек изо всех сил отгоняет от себя тени прошлого и старается доказать самому себе, что настоящее — прекрасно! Но она предпочла не развивать дальше эти мысли.
В первый же день их приезда Павел подарил ей роскошные серьги с рубинами. А в последний день — этот самый браслет, которым она хвасталась перед дядей. Он потрясающе подходил под серьги с рубинами, и обручальное кольцо, в котором тоже были рубины, и очень нравился его обладательнице.
— Ты похудела, что ли? — завистливо поинтересовался Кравчук.
В последнее время у него что-то появился животик, и второй подбородок. А Мила выглядела чудесно: свежая, загоревшая, похудевшая и даже помолодевшая.
— Да? — обрадовалась она. — Возможно! Знаешь, Павел меня мучил сеансами любви по три раза на дню!
— Везёт тебе, — вздохнул Кравчук.
После того официанта в греческом доме Резника у него не было ни одного любовника.
Мила вдруг посерьёзнела.
— Даже не знаю, что сказать, — пожаловалась она, отложив браслет в сторону. — Вроде бы всё хорошо, я добилась Павла, и он без ума от меня. Ну, или делает вид, что без ума. И теперь я могу попросить деньги у него на свой новый альбом, и могу заняться поиском авторов и музыкантов, правильно? То есть я реально могу сделать себе ошеломляющую карьеру. Но почему же меня всё это не радует?
Саша перестал думать об отсутствии любовников и уставился на Милу, внимая каждому её слову.
— Почему же у меня такое чувство, будто всё это не моё, будто я заняла чужое место, и всё это досталось мне по ошибке? — продолжала она.
Стилист хмыкнул.
— Может, потому, что ты столько сил положила на этот алтарь, что уже и счастью своему не веришь? — предположил он.
Мила покачала головой.
— Ну тогда… тогда, мамочка, есть ещё одно объяснение: ты и вправду обманом заняла чужое место. И оно всю жизнь будет обжигать тебе задницу, и напоминать о том, что твой шесток — вовсе не этот, и что когда-нибудь тебя с него скинут, а это место займёт та, которой оно по праву принадлежит…
Жанна, одетая в новую шубу из щипаной норки белого цвета, которая очень шла к её выкрашенным в чёрный цвет волосам, стояла у могилки отца.
Возле неё была установлена стела, на которую и смотрела Жанна. Она положила на могилу отца букет белых кал, и он трогательно колыхался на холодном зимнем ветру.
— Вот и я, папочка, — прошептала она, чувствуя, как одинокая слезинка поползла из уголка глаза по щеке.
Но она не торопилась утирать её. Наоборот, позволила, чтобы из другого глаза потекла ещё одна слезинка.
Это было удивительно чувство: Жанна с детства не умела плакать. Ей никогда этого и не хотелось. И, только после того, как она была вынуждена уйти от Павла, тогда ей очень хотелось заплакать. Но она себя сдержала. Она же — дочь Малика, не пристало ей плакать! Она — сильная женщина, которая не плачет!
А теперь ей даже не было стыдно за то, что по ещё щекам несутся слёзы, убыстряя свой путь. Это достижение не Жанны, Ирины.
Но она поумнела. Она теперь не пытается полностью исключить из себя Ирину. Жанна старалась постепенно приучать себя к мысли, что Ирина — вовсе не враг ей. Что это просто определённое состояние её организма. И что, может быть, даже вовсе не плохо, когда ты из одной женщины превращаешься в другую, и в тебе живёт не одно существо женского пола, а сразу два?!
Но всё это были игры разума. А на деле Жанна частенько срывалась, хоть и пыталась поддерживать любовь и уважение к себе, несмотря на то, кем она являлась на данный момент — самой собой или Ириной. И, потом, кто бы мог сказать ей правду: какая она на самом деле? Правда ли именно она — Жанна, а Ирина — это приграничное состояние?
Она совсем запуталась в этих терминах, потратила массу сил, чтобы изгнать из себя ту женщину, которой она была, живя вместе с Мальчиком. И всё-же смирилась. Вернее, сделала вид, что смирилась. Это было легче всего, потому что иначе настоящая Жанна могла бы просто сойти с ума.
Таким вот нехитрым образом она пыталась обмануть саму себя, временно примирившись с Ириной. Потом, когда она станет крепче, сильнее, когда поймёт, что она уже способна вступать в борьбу с самой собой, тогда она постарается изгнать Ирину. Если захочет.
Жанна приехала в Москву вчера. С помощью Надежды, которая «подмазала», кого надо, она продала роскошный дом, в котором жила с Мальчиком, прописав того в крохотную домушку — развалюшку на окраине города, в котором они жили.
Цена, за которую Жанна выставила дом, была просто смехотворна. Ей хотелось уехать как можно скорее, именно поэтому она продала его очень дёшево. Жанне требовались деньги, хотя бы на первое время в столице.
Она была твёрдо намерена вернуться домой. В первый же день приезда Жанна сняла квартиру, а сегодня с утра нашла нянечку для Полинки. В обоих агентствах — недвижимости и по подбору домашнего персонала — она заплатила, не торгуясь. Пока что денег ей хватит, а там она разберётся, как лучше преподнести своё возвращение, и вернётся домой. В настоящий дом, тот, в котором жила вместе с отцом. Тем более что после его смерти она — его главная наследница. Так что она довольно состоятельная женщина. Во всяком случае, она сделает так, чтобы Полина ни в чём не нуждалась.
— Видишь, папочка, как всё получилось, — Жанна наконец вытерла слёзы, потому что лицо замёрзло. — Я теперь собираюсь с силами, чтобы отомстить за тебя. Обязательно придёт момент, когда я смогу убить Мальчика. Мне просто нужно немного времени, понимаешь? Всё-же он был моим мужем, к тому же он отец моей дочери… Видишь, как всё получилось… Я никогда не думала, что любовь способна привести к ненависти!
Она постояла ещё немного, а потом повернулась, взглянула на мечеть, в которую когда-то ходила вместе с отцом, и медленно пошла по тропинке между могил по направлению к шоссе.
Жанна ненавидела себя за то, что влюбилась в Павла и не смогла совладать с этой любовью. А ведь, если разобраться, именно из-за неё, этой проклятой любви, погиб отец. Именно из-за неё она сама попала в такое положение, когда ей пришлось жить с человеком, виновным в смерти отца.
А в результате у неё вся жизнь пошла наперекосяк: она теперь не любит Павла. Мало того, она и его ненавидит и презирает. Он не смог найти её и вернуть, даже после того, как она написала ту записку, что уходит навсегда. Вот цена его любви! Он женится, вернее, уже женился, на Миле! Интересно, как бы он отреагировал, если бы она приехала на его свадьбу и поздравила бы новобрачных? Равнодушно мазнул бы по ней взглядом? Или упал бы на колени и стал молить о прощении? Надо же, какова ирония судьбы: её соперница приехала к ней же, чтобы заказать обручальные кольца! Но, насколько Жанна знала Милу, вряд ли та согласилась на простенький лунный камень. Наверняка заказала себе кольцо с громадным бриллиантом! Ну и пусть! Этот бриллиант будет погребальным камнем на могиле её брака с Павлом!
Жанна фыркнула и откинула со лба прядь волос. Эта стрижка очень раздражала её, но она догадалась хотя бы выкрасить волосы в чёрный цвет, свой натуральный. Так что теперь в зеркало ей гораздо легче смотреть на себя.
