– Добрые казаки! – сказал Татаринов. – На вас мои все помыслы, надежда Дона.
А казакам похвальное слово Татаринова дорого. Возницы сидят, шапки сдвигают на затылки и глазами провожают атамана от воза к возу.
– Вам, удалые казаки, – ободрял их Татаринов, предстоит вершить дела не только что за Дон – за Русь великую. Вы повершите – знаю!
Возле телег выстроились еще четыреста отважных казаков. Сабли кривые, шапки серые, верхи на шапках красные. Широкоплечие, грудастые молодцы. Лицо у каждого строгое. Многие из них бывалые – на лицах шрамы от стрел и сабель. Иные казаки на море бывали, в Царьграде и Синопе. Иные бывали в турецком плену, на турецких каторгах, иные сражались под Смоленском, стояли насмерть против поляков в Китай-городе. Тут были Васильевы – пять братьев, Черкашенины – четыре брата, Петровы – двое, Белоконевы – три брата, Ожогины – три брата, Ушаков Григорий и многие другие.
Послал Татаринов с «купцами» и казаками астраханского священника Серапиона.
– Пускай Серапион не ленится. И за себя, и за других пускай поклоны бьет пристойные…
– Не пропадет Христово воинство за моей молитвой, – выступил перед войском Серапион. – Нам ли бояться сатаны да турка!
На дно повозок легли казаки. Ружья, дробницы, пороховницы и сабли – при них. В мешочках у пояса – сухари. Воды взяли в баклажках. Поверх казаков навалили всякие товары: кожи красные и черные, куниц, белок, ковры, сукно, парчу, холсты и всякую другую кладь. Сверху положили еще пеньку, рыбу сушеную. Все осмотрел Татаринов. Серапион прочел молитву – и тридцать «купцов» расселись на возах. Наум Васильев с попом Серапионом, простившись с Татариновым, сели на первую подводу, где сидел возницей Иван Сорокоумов.
Татаринов снял шапку.
– Езжайте с богом! – крикнул он. – Подайте мне сигнал из крепости. – И дал он Науму Васильеву сиг нальный платок из желтой китайки. – Сигнал подадите, когда в море выйдет Иван Каторжный, а наше войско станет у стен крепости. Надену я медный шлем, когда взорвутся стены, а Старой подойдет со стругами по Дону. Езжайте!..
«Купеческий» обоз тронулся к Азову-крепости.
Татаринов с Нечаевым, войдя в кибитку, стали высчитывать, когда прибудут на море струги Ивана Каторжного, отправившегося вверх по Донцу. С Каторжным пошли к морю три тысячи казаков на двухстах стругах. Им предстояло тащить струги через Донецкий кряж до Миуса-реки, а по Миусу казаки должны были плыть в море. И уже в Азовском море запорожские чайки, минуя Казикермень, как было условлено с Богданом, соединятся с донскими стругами, войдут в Дон и кинутся на стены крепости по сигналу желтой китайки.
Атаман Осип Петров нарядился в турецкое платье. Он выступал с отрядом ночью к крепости. Атаман Иван Косой надел платье, подаренное султаном Старому, и стал похож на синопского пашу, который часто приходил разорять казачьи городки. Синопский паша хвастался, что ему ничего не стоит ворваться в Монастырское, пожечь казачье жилье, схватить женок и отгромить косяки коней. На самом деле синопский паша приходил в низовые городки, нападал на них, но уходил, частенько оставляя на поле битвы знамена, коней и множество порубленных саблями турок. И теперь, собрав турецкие знамена синопского паши, атаман Иван Косой переодел свое войско в турецкие одежды и переправился через Дон. С ним переправился храбрый калужанин Осип Петров. Он показал себя уже не раз, и ему дали командовать большим отря дом.
Туркменский предводитель Гайша в пестром халате и в белой шапке, с сильнейшим богатырем своим Сергень-Мергенем, выступил во главе верблюжьего полка рано утром. Арбы, нагруженные кибитками, заскрипели по дороге. Верблюды шли один за другим в сероватой мгле, неся на себе отважных всадников.
Сам Татаринов решил испытать старое счастье. Он, как и во время удачных походов в Бахчисарай, переоделся под крымского хана Джан-бек Гирея. Ивана Разина одели в платье крымского царевича. Многие казаки нарядились в татарские шубы, вывороченные шерстью кверху; надели островерхие татарские шапки, оседлали коней по-татарски и взяли с собой татарские знамена с золотым сердцем и с законом Магомета. Татарское знамя, расписанное золотыми арабскими заклинаниями, походный атаман взял с собой: оно было наиболее священным в татарском войске, и с ним сам крымский хан ходил в чужие земли… Татаринов хотел выступить из Монастырского на другой день, под утро.
Атаманы Петро Матьяш, Тимофей Разя, Тимофей и Корнилий Яковлевы остались в степях до особого приказа.
К кибитке привалило войско, которого атаман совсем не ждал. Пришли казаки из городков Мигулина, Сиротина, Трех Изб, Распопинского городка; пришли деды из Вешек, Курман-Яра, из Кременных, из Глубоких, из Чира. Шли они и ехали кто с саблей острой, кто с рогатиной, кто с самопалом. Татаринов велел составить из них налетные – «соколиные» сотни. Дьяк записал всех стариков в походный список. Татаринов приказал дать им коней из лучших табунов. Построились двенадцать сотен и, перебравшись через Дон, пошли в засаду.
Внизу по реке плыли челны смоленые, нагруженные порохом. На стругах казаки переправили к курганам лестницы, пробойные машины, арканы с якорями. Скрытно везли казаки подводами и стругами селитру, порох, свинец и серу. Пушечные ядра перевезли в надежные места. Для лазутчиков татарских и турецких поставили приманку: по берегу Дона стояли на приколах струги. А в стругах – ни души. Лазутчики – народ пронырливый: по стругам судят и вести носят. Глаза лазутчика, татарина иль турка, всегда прикованы к воде. А морское Донское войско отсыпалось пока в бурьянах и ждало приказа атамана Старого.
Но случилось неожиданное: из Азова прискакал турок, привез казака Ивана Арадова – пропавшего подкопщика.
Солнце клонилось к заходу. Степь притаилась: затихли камыши. Не слышно шороха нигде. Надвигалась ночь.
Вместе с турком вошел в кибитку Татаринова Иван Арадов с желтым, измученным лицом, в потрепанном кафтане.
– Э, брат Иван! – сказал Татаринов. – А я тебя, по совести сказать, не ждал. Приехал вовремя… Турка сведите в погреб и накиньте ему цепь на шею!.. Что с Ванькой Арадовым сделали, сатаны! Лишь кожу оставили да кости. Ироды!
Турка поволокли из кибитки.
