Юнармия

Ночью за сараем мы вырыли глубокую ямку и опусти­ли в нее металлический коробок со списком нашего отря­да и с протоколом первого собрания.

– Пускай до красных полежит, – сказал Андрей, утап­тывая землю.

Глава XVIII ОТ ТУЖУРКИ РУКАВА

Двери комендантской долго оставались открытыми. Одного за другим гнали рабочих на допрос. Кого отпуска­ли сразу, а кого отправляли в станицу к атаману.

Работа в мастерских шла невесело

Каждое утро недосчитывались соседей. Кто ночью через фронт махнул, а кого шкуринцы взяли.

В депо рабочие переговаривались коротко, только по делу, – тот гаечный ключ попросит, тот ножовку.

А для других разговоров собирались у мазутных ворот. Как только на железнодорожном мостике появлялся дежурный офицер, разговоры обрывались, все расходились по своим местам и принимались со злобой колотить молот­ками по зубилу.

В мастерские частенько вместе с дежурным офицером заглядывал и телеграфист Сомов. Он бойко прохаживался среди станков и говорил, подмигивая офицеру:

– Работаем… нажимаем…

Офицер даже не оборачивался в его сторону. Сомова это не смещало. Он перебегал от станка к станку, хозяй­ским глазом посматривал на работу, заговаривал с мастеровыми.

Рабочие глядели на него так, будто хотели размахнуть­ся кувалдой и стукнуть его по казенной фуражке с жел­тыми кантами.

– Отойдите, ваше благородие, – говорили они сквозь зубы, – а то гайка ненароком вам в лоб угодить может.

Сомов торопливо отходил и жался к офицеру. Все же около нагана безопаснее.

Один раз Сомов явился в мастерские пьяный в дрези­ну. Я как раз был тогда в депо – отцу махорку принес.

– То-то… утихомирились… – бормотал Сомов. – Хорошо-с… Без товарища Филимонова дело, кажись, веселее пошло.

Илья Федорович зажимал в это время в тиски шести­дюймовый болт.

Он оглянулся на Сомова и сказал так, чтобы вся ма­стерская слышала:

– Филимонова не тронь, гад. Филимонов в могиле. Тебе бы на его месте, стерва, лежать, а ты все еще по зем­ле ползаешь.

Рабочие у станков зашумели. А Сомов, хоть и пьян был, прикусил язык – шестидюймового болта испугался. Он за­моргал, надвинул фуражку на нос и пошел прочь, качаясь между станками, как маятник.

– Мозоль на ноге и то невозможно терпеть, – сказал слесарь Репко, – а эту нарость… и говорить не приходится!

Все замолчали. А Репко, скомкав окурок, щелчком за­бросил его под станок. Потом крутнул ручку тисков и ска­зал потише:

– У меня он давно на примете. Скоро душа с него вон…

Мимо станков проходил в это время новый мастер, толстый и степенный. Он посмотрел через очки, на Репко, на Илью Федоровича и прогнусавил тягуче:

– Что это у вас за перекурка? Разговоры разговари­ваете, а дело стоит?

– Ступай, индюк, своей дорогой, не замай… – оборвал его Илья Федорович. – Все вы одна шайка-лейка. Подли­палы! Прихлебатели!

Мастер весь съежился.

– Ну что вы, братцы, – сказал он обиженно. Потом вынул большой ситцевый платок и стал вытирать слезы под очками. – Я не из таких, братцы. Я сам в мазуте с малых лет ковыряюсь.

– Ну, ковыряйся, ковыряйся, да только глаза не мо­золь. Плыви дальше.

Мастер ушел. Рабочие бросили станки и собрались у тисков Ильи Федоровича. Слесарь Репко, торопясь и заи­каясь, говорил, обращаясь то к одному, то к другому:

– Что же это у нас делается?.. Леонтия Лаврентьевича убили? Убили. Братьев наших забирают? Забирают. Вся­кая паскуда над нами издевается? Издевается. Да неужели же мы позабыли про советскую власть, про товарищей? Они там борются, а мы тут белым транспорт справляем… Где мы, на какой планете живем и при каких правах? Эх, лопается мое сердце!

– Ну, брат, не горюй, – сказал ему Илья Федорович. – Ты это от молодости горячо берешь. А надо медленно, да покруче гнуть.

Через несколько дней утром у ворот мастерских, на широком мазутном баке, на его железной зубчатой кромке, заметили черный рукав с желтыми кантами. Рукав сняли с бака и осмотрели. Вызвали коменданта, патруль. Кругом бака стали вооруженные дроздовцы. Прикладами они от­талкивали жителей поселка, мастеровых.

Два молодых парня стояли на лестнице и длинными баграми гоняли в баке густой и черный, как лак, мазут. Багры скреблись о стенки бака, царапались о его дно, но ничего не зацепляли.

Кто-то распорядился отлить из бака мазут. Принесли ведра и стали переливать мазут в соседний бак.