Вернулся отправивший телеграмму Исао, и гости почти сразу стали прощаться. Хонда спохватился, что он практически не говорил с юношей, и, не привыкший общаться с молодежью, довольно неуклюже задал типичный для человека его профессии вопрос:
— И что же ты теперь читаешь?
— Вот, — Исао, в этот момент перекладывающий что-то у себя в чемодане, достал оттуда тонкую книжку в бумажной обложке и протянул ее Хонде. — Купил в прошлом месяце — товарищ посоветовал, и уже три раза перечитал. Просто захватывающая книга. Вы ее читали?
Хонда перевернул книжку названием к себе: это была скорее брошюра, на обложке которой уставным шрифтом было набрано «История „Союза возмездия'. Автор: Цунанори Ямао», убедился, что ни имя автора, ни имя издателя, указанное на последней странице, ему ничего не говорят, и молча протянул книгу обратно, но сильная рука в мозолях, оставленных бамбуковым мечом, остановила его руку.
— Если можете, обязательно прочтите. Замечательная книга. Я вам оставлю. Потом пришлете мне ее обратно.
Будь здесь Иинума, который в этот момент вышел в туалет, он, наверное, одернул бы сына за подобную настойчивость, но глаза юноши сверкали, было совершенно ясно, что единственное, что он может сделать в ответ на расположение Хонды, — это предложить ему свою настольную, любимую книгу. Поэтому Хонда с благодарностью откликнулся:
— А ты обойдешься без этой важной для тебя книги?
— Конечно. Я буду рад, если вы ее прочтете. Уверен, она вас тоже заинтересует, — в том, как Исао это говорил, Хонда увидел внутренний мир, свойственный человеку только в таком возрасте, мир, где не делается различия между своими и чужими чувствами, где свои чувства и чувства других людей воспринимаются одинаково, словно узор — горошек на грубой темно-синей ткани.
Положительным качеством Риэ было то, что она никогда не обсуждала гостей сразу же после их ухода, но в этом же сказывалась свойственная ей какая-то вялая добросовестность: не будучи легковерной, она, словно жвачное животное, тщательно пережевывала свои ощущения. В силу этой привычки она могла лишь через несколько месяцев вдруг отпустить замечание по поводу недостатков гостя, которого они когда-то принимали, чем всегда удивляла Хонду.
Хонда любил Риэ, но знал, что не может рассказать ей о каких-то своих фантазиях или снах. Риэ, наверное, все это с удовольствием выслушала бы. Она не сочла бы это глупым, но, скорее всего, не поверила бы. Привычка Хонды не вести с женой разговоров о работе была связана с определенными тайнами, свойственными его профессии, но он не испытывал угрызений совести, скрывая от нее ту часть собственного мира, которая принадлежала его не очень богатому воображению. И события вчерашнего дня, так потрясшие его сердце, Хонда решил спрятать поглубже вместе с дневником снов Киёаки.
Поздно вечером он вошел в кабинет и сел за бумаги, которые во что бы то ни стало нужно было просмотреть до утра, но что-то с силой отвлекало его от плотных, неудобочитаемых страниц протоколов и не давало работать.
Машинально рука коснулась брошюры, оставленной Исао, и без особого интереса Хонда начал читать.
9
Автор: Цунанори Ямао
В летний день 6-го года Мэйдзи[12] в храме деревни Сингай, расположенной в восьми километрах к югу от крепости Кумамото,[13] встретились четыре зрелых мужа и вместе со жрецом Отагуро Томоо вознесли молитву богам.
Храм в деревне Сингай был частью главного Храма Исэ, [14] это место называли еще Исэ-Сингай, — крытый простой тростниковой крышей храм, возвышавшийся в роще прямо среди зеленых полей, глубоко почитали в тех краях.
Моление закончилось, и четверо, оставив Отагуро в храме одного, сами направились в его дом. Отагуро приступал теперь к таинству гадания.
Этими четверыми были — молодой с суровым выражением лица Харуката Кая, перешагнувший шестидесятилетний рубеж Кэнго Уэно и Кюдзабуро Сайто с Масамото Айкё, которым было по пятьдесят. У Каи волосы были собраны в пучок на темени, и он всегда носил на поясе меч.
Они напряженно ждали, что принесет гадание, поэтому даже не отирали пота, а молча сидели, выпрямившись, не глядя друг на друга. Стрекот цикад словно стежками прошивал полотно полуденного жара. Пруд в саду перед гостиной скрывали сосны, зелень застыла в неподвижности, но у пруда слегка колыхались листья ирисов, вытянувшиеся словно мечи либо плавно склонившиеся. На ветках индийской сирени, сплошь покрытых мелкими белыми цветочками, играли блики воды. Зелень заполоняла все, в ней терялись даже листья кустарника хаги. Летали желтые бабочки. За садом покоилось сияющее голубое небо, видное в просвете между невысокими криптомериями.
Кая острым взглядом смотрел в сторону храма. Он один возлагал на это гадание совсем особые ожидания.
В центре храма висело изображение меча, принадлежащего феодальному князю Тадатоси Хосокаве, слева от изображения меча размещалась картина с драконом, а справа — подношение Нобунори Хосокавы — картина, на которой были белый петух и белая курица; надпись «Храм 3-й год Мандзи[15]» была сделана рукой каллиграфа школы Обаку,[16] имелся также помост, сооруженный на случай посещения службы самим владетельным или его представителем.
Томоо Отагуро в белом одеянии простерся перед алтарем. У него тонкая, слабая шея, цвет лица бледный, как у больного. Это все оттого, что каждый раз, взывая к богам, он перед тем семь, а то и десять дней не ест зерна или вообще отказывается от пищи, по пятьдесят, сто дней не ест горячего.
Гаданию, испрашивающему волю богов, придавал особое значение его учитель Оэн Хаяси, покинувший этот мир три года назад, гадание составляло основу наставлений учителя, написавшего даже трактат «Размышления о сути гадания».
Учение Оэна было еще более последовательным, чем учение Ацутанэ[17] о мирах жизни и смерти. Оэн говорил: «Начало всему — богослужение. Реальность — конец», и еще: «Когда тот, кому назначено править миром, править людьми, делает это, полагая богослужение началом, а земные дела — концом и соединяя конец и начало, этого мало, чтобы править всей страной». Оэн сделал это основой тайного смысла действа, испрашивавшего божественную волю.
«Гадание полагают самым мистическим действом религии синто, его начало восходит к действу, которое свершали на небесах грозные богиня Аматэрасу и бог Сусаноо, и передали стране стрекоз»[18] — этими словами начинается сочинение «Размышления о сути гадания».
Среди божественных детей, которых бог Сусаноо, чтобы доказать чистоту своего сердца, родил, прибегнув к гаданию, был бог Амэ-но.
Осихомими, а именно отец бога Ниниги, от этих богов пошли наследники небесного светила, вечного, как земля и небо, поэтому гаданию отводится основополагающая роль в богослужении. Хотя посредством гадания у богов можно было спросить совета или узнать божественную волю, со Средних веков эта традиция прервалась, и Оэн был исполнен решимости возродить ее в этом заблудшем мире.
Таким образом, гадание есть — «Путь глубоко почитаемых грозных богов», но страна их прямых потомков — императоров — изначально была наделена магией слова, если быть точным, именно благодаря
