некоторое время лишение меня наследства. Я не осмеливаюсь просить долгой отсрочки – я прошу всего тридцать дней. И если в течение этого времени не предоставлю вам доказательств своего раскаяния, лишайте меня наследства – я и слова не скажу. Прошу вас, господа, походатайствуйте перед моими родителями, чтобы они дали мне отсрочку на тридцать дней, и передайте им мои смиренные извинения.
С этими словами он потерся головой о циновку, как скромный проситель, что так чуждо было его характеру.
Родственники, услышав твердый и решительный ответ родителей, заерзали на своих местах и с облегчением вздохнули, когда все так благополучно уладилось. Итак, родственники обратились к родителям с такими словами:
– Просим, отложите то дело, ради которого мы собрались сегодня ночью, – и выложили им сыновние извинения и раскаяние.
Что касается родителей, которые не лишили бы своего сына наследства, даже если бы он и не раскаялся, услышав, что он сказал, пуще прежнего залились слезами радости, а родственники, довольные, что все так счастливо закончилось, убедили сына стать почтительным к своим родителям, и с тем семейный совет разошелся той ночью. Итак, этот нечестивец в мгновение ока стал благочестивым и обращался к родителями как нежный и любящий сын. От своего прежнего греховного поведения он избавился целиком и полностью.
Эта история стала известна по всей стране, и не прошло и полугода, как достигла ушей владельца поместья, который, надев свои благородные очки, навел справки об этом случае и назначил сына старостой своего селения. Вы можете судить, какой эффект произвела такая сыновняя почтительность. Три года спустя после всех этих событий его мать, которая, заболев, лежала на смертном одре, позвала его и сказала:
– Через некоторое время после того, как мы созвали семейный совет по поводу лишения тебя наследства, тем или иным образом твое сердце переменилось, и с тех пор ты стал почтительным сыном, не в пример другим. Если бы ты в то время не раскаялся, а я бы тем временем умерла, моя душа непременно попала бы в ад из-за моего глупого поведения по отношении к тебе. Но теперь, когда ты раскаялся, меня больше ничто не тяготит, и я непременно попаду в рай. Поэтому то, что я войду в сонм святых, будет заслугой твоей сыновней почтительности.
И как повествуется в притче, с этими словами мать, воздев в молитве руки, умерла.
Разумеется, с помощью поступков в своей теперешней жизни мы можем заглянуть в будущее. Если сердце человека неспокойно от его неверных поступков в этой жизни, оно снова будет испытывать муки и в следующей жизни. Неспокойная душа – это ад. Душевный покой – это рай. Беспокойство или покой родителей зависят от детей. Если их дети добродетельны, родители подобны святым. Если дети греховны, родители испытывают муки проклятых. Если когда-нибудь ваша юная душа в приступе безрассудства толкнула вас на поступки, которые принесли беспокойство вашим родителям и стали причиной их слез, просто обдумайте последовательность доводов, которым я следую. С этого времени и далее покайтесь и живите по совести. Если вы станете почтительными, ваши родители с этого дня будут жить счастливо, словно святые. Но если вы не раскаетесь и станете упорствовать в своих греховных деяниях, ваши родители будут испытывать муки ада. Рай и ад – понятия покаяния или не раскаяния. Покаяние – это возвращение потерянного сердца, а также предмет учения. Я еще поговорю с вами по этому поводу завтра вечером.
ПРОПОВЕДЬ III (Проповеди Кио, том 1)
Моси говорил: «Вот третий палец. Если третий, или безымянный, палец у человека согнут так, что он не может его выпрямить, хотя палец, возможно, не болит, все равно, если этот человек услышит о том, кто может его исцелить, его не остановит то, что ему придется пройти долгий путь, чтобы посоветоваться с ним по поводу своего пальца с изъяном, ведь он знает, как это отвратительно – иметь палец не такой, как у других. Но его нисколько не беспокоит, что будет, если его душа станет отличаться от душ других людей. И вот таким образом люди пренебрегают истинным порядком вещей».
Теперь вот вам следующая глава о том, что щедрость – истинная душа человека, о чем я толковал вам вчера вечером.
Истинное учение не имеет иной цели, как возвращение потерянных душ, и в связи с этим Моси таким образом иносказательно высказывается о решающем значении человеческой души.
Безымянный палец – это тот, что находится рядом с мизинцем. Большой палец называется родительским, первый палец называется указательным, самый длинный – называется средним, у третьего нет названия. Верно, иногда его называют пальцем для нанесения румян, но это название дано ему женщинами и не является общеупотребительным. Поэтому палец, не имеющий названия, называется безымянным. А как так случилось, что у него не оказалось названия? Да потому, что из всех пальцев им пользуются меньше всего. Когда мы сжимаем или хватаем какой-нибудь предмет, мы делаем это силой большого пальца и мизинца. Если человек чешет голову, он делает это с помощью указательного пальца. Если он желает проверить теплоту подогреваемого в чайнике вина,[114] он пользуется мизинцем. Таким образом, хотя каждый палец имеет свое использование и предназначение, лишь один безымянный палец бесполезен: он нам не мешает, если он у нас есть, но мы не ощущаем потери, если его теряем. Из всех частей тела он самый незначительный – и, если он согнут так, что мы не можем его разогнуть, он не болит и не зудит, как говорит Моси в своих текстах, он не причиняет никакой боли, даже если мы окажемся без него, мы от этого хуже не станем. Следовательно, несмотря на то что он согнут, будет лучше, так как он не причиняет боли, оставить его таким, какой он есть. Однако, если человек, имеющий такой согнутый палец, слышит об искусном лекаре, который может сделать его прямым, не важно, как велико может быть расстояние, он наверняка отправится посоветоваться с этим лекарем. А спрашивается почему? Потому что он стыдится, что имеет палец, несколько отличающийся от тех, что есть у его окружающих, и поэтому он желает его исцелить, и ему ничего не стоит совершить путешествие расстоянием в тысячи миль для этой цели. Будьте уверены, люди очень восприимчивы и остро ощущают стыд, и в этом они совершенно правы. Чувство стыда при греховном – это первый шаг к добродетели. Чувство стыда – врожденное человеческое чувство, и есть два способа чувствовать стыд. Есть люди, которые испытывают стыд за то, что касается телесного, но которые не ведают стыда за то, что касается духовного. И тут они впадают в ужасную ошибку. Ничто не может сравниться по важности с душой. Говорят, что сердце – господин тела, которым оно управляет, как хозяин управляет своим домом. Разве бывает так, что господин, который является душой, заболевает, а на его болезнь не обращают никакого внимания, в то время как о его слугах, которые всего лишь члены, проявляют заботу? Если разобьешь коленку, приложи трут, чтобы остановить кровотечение; если загноилось, прижги моксой или прилепи пластырь; если простудился, приготовь лекарство из чеснока и жидкой рисовой каши и имбирного вина! По пустякам вы лечите и заботитесь о своих телах, однако исцелять свою душу вы не имеете никакого желания. Хотя вы родились человеком, но если ваши души больше похожи на души чертей, лис, змей или ворон, а не на человеческие души, вы на это не обращаете никакого внимания, заботясь лишь о своих телах.
Каким образом вы можете впасть в такую ошибку? Это издержки старого образа мыслей, ведь это именно то, на что указывал Моси, когда говорил, что придавать внимание изуродованному пальцу и пренебрегать уродствами души – значит игнорировать истинный порядок вещей. Это все равно что не чувствовать разницы между важным и не важным, останавливаться на пустяках и оставлять без внимания нечто ценное. Человеческий инстинкт подталкивает его отдавать предпочтение великому перед малым, важному перед не важным.
Если человека пригласили на обед родственники или знакомые, когда гости собрались и основная часть угощения уже исчезла, он осматривается и, пялясь на своих соседей и сравнивая крошечные кусочки жареной птицы или рыбы, поставленные перед ними, замечает с вылезающими от изумления из орбит глазами, что они почти на полдюйма больше, чем те, что подали ему. Тогда, чуть не лопаясь от ярости, он думает: «Что же на уме у этого хозяина? Господин Тарубэй – гость, но ведь и я тоже. Что же этот тип себе думает, угощая меня так плохо? Здесь должен быть какой-то злой умысел». И вот так у него в уме возникает предубеждение против хозяина. Будьте так добры, поразмыслите об этом. Разве пристало человеку выказывать свою досаду, позавидовав куску жареной птицы или мяса? И все-таки даже в таких пустяках, как эти, разве пристало демонстрировать, что в жизни люди стараются получить кусок побольше и проявляют неприязнь ко всему мелкому. Как может человек стыдиться своего искривленного пальца и не считать несчастьем, если у него кривая душа? Вот так они отказываются от вещи ради ее тени. Моси строго
