принуждения; другим же, совершившим какого-либо рода преступление, ставящее их за границы привилегий самурайского сословия, положить конец своей жизни приказывают вышестоящие. Излишне говорить, что абсолютно необходимо, чтобы приговоренный, свидетели и помощники-секунданты (кайсяку, или кайсякунин), принимающие участие в обряде, должны знать все церемонии, которые необходимо соблюдать. В древние времена некий даймё пригласил несколько человек, сведущих в разнообразных церемониях, чтобы они объяснили ему многочисленные ритуалы, соблюдаемые официальным свидетелем, который осматривает голову и удостоверяет правильность проведения обряда и т. д., а также обучили его всем церемониям, соблюдаемым при совершении самоубийства. Затем он показал все эти ритуалы своему сыну и всем своим вассалам. Другой человек сказал, что, поскольку церемонии, которые должны осуществляться приговоренным, свидетелями и кайсяку, очень важны, люди должны ознакомиться со столь ужасными вещами для того, чтобы тогда, когда наступит время принимать в них участие, их нельзя было бы застать врасплох.
Свидетели наблюдают за совершением самоубийства и удостоверяют смерть. В качестве кайсяку приглашаются люди, выдающиеся в военном искусстве. В древние времена подобные церемонии обычно держали в памяти, но сегодня модно быть в неведении о таких вещах, и, если в редких случаях преступник передается под надзор даймё, чтобы он мог совершить харакири, во время приведения приговора в исполнение часто обнаруживается, что среди вассалов князя нет ни одного человека достаточно компетентного, чтобы быть кайсяку. В этом случае, чтобы отрубить преступнику голову, спешно привлекают человека из другой провинции, и с того дня он берет себе новое имя и становится вассалом князя, либо это дело доверяют представителю среднего или низшего сословия, преодолевая, таким образом, затруднение. Непростительным нарушением приличий считается, если кайсяку, который является офицером высокого ранга – моногасира (капитан), совершит какую-либо ошибку (например, не сумеет отрубить голову одним ударом меча) в присутствии правительственных свидетелей. Поэтому к делу нужно привлечь умелого человека, и, чтобы скрыть отсутствие мужественности у своих людей, князь лично должен провести церемонию наисовершеннейшим образом. Каждый самурай должен уметь отрубить человеку голову, следовательно, призвать чужака, чтобы тот был кайсяку, – значит навлечь на себя обвинение в незнании положений воинского искусства, а это горькое унижение. Однако молодые люди, доверяя своему юношескому пылу, склонны к небрежности и обречены на ошибку. Есть люди, которые не лишены мастерства в привычной обстановке, но теряют присутствие духа на людях и не могут быть оценены по достоинству. Следовательно, поскольку церемония харакири встречается не так уж и часто, тем более важно, чтобы люди, которых призывают быть либо главным действующим лицом, либо кайсяку, либо свидетелями при харакири, постоянно совершенствовали свое мастерство владения мечом и знали все ритуалы, чтобы, когда придет время, не потерять присутствие духа.
Судя по одному авторитетному источнику, высшая мера наказания может подразделяться на два вида – обезглавливание и удушение. Церемония харакири была добавлена на случай, если к смерти приговаривают человека, принадлежащего к воинскому сословию. Впервые этот обычай был введен в дни династии Асикага.[121] В то время страна пребывала в состоянии крайней неразберихи, и находились люди, которые хотя и воевали, но не были виновны в государственной измене или в неверности своим феодальным господам, а, например, случайно во время военных действий попадали в плен. Считать таких, как они, людей преступниками и отрубать им головы было невыносимо жестоко, соответственно прибегали к церемониальному обычаю совершения самоубийства путем взрезания себе живота, чтобы успокоить дух усопшего. Когда возникала необходимость приговорить к смерти человека, который виновен в недостойном самурая поступке, во время приведения приговора в исполнение свидетелей отправляли в дом, а преступник, помывшись и надев чистую одежду, в соответствии с указаниями своих господ кончал жизнь самоубийством, но не лишался звания самурая. Это закон, которому, как считалось, люди должны быть поистине благодарны.
О подготовке места для совершения харакири В древние времена церемония харакири обычно происходила в храме. В третьем году периода Канъэй (1626 г.) некому человеку, уличенному в измене, было приказано вспороть себе живот на 14-й день 1-й луны в храме Китидзёдзи в районе Комагомэ, в Эдо. Восемнадцать лет спустя вассал одного даймё завязал ссору с матросом, служившим на корабле, курсирующем по Осакскому побережью, и убил этого матроса. Расследование данного случая было проведено губернатором Осаки, вассалу было приказано совершить харакири на 20-й день 6-й луны в храме Сокусандзи в Осаке.
В период Сёхо (середина XVII в.) некий человек, виновный в неблаговидном проступке, совершил харакири в храме Симпукудзи на улице Кодзимати в Эдо. На 4-й день 5-й луны 2-го года периода Мэйреки (1656 г.) некий человек, отомстив за смерть мужа своей двоюродной сестры в местечке Симидзуданэ на улице Кодзи, вспорол себе живот в храме Хонсэйдзи. На 26-й день 6-й луны 8-го года периода Эмпо (1680 г.), на кладбищенских торжествах в честь годовщины смерти Гэнъюина Самы, бывшего сёгуна, Найто Идзуми-но Ками, затаив ненависть к Нагаи Синано-но Ками, убил его одним ударом короткого меча в главном зале храма Дзодзёдзи (место захоронения сёгунов в Эдо). Идзуми-но Ками был арестован присутствующими офицерами и на следующий день совершил харакири в Киридоси, в храме Сэйрюйдзи.
В современные времена эта церемония совершается ночью либо в покоях, либо в саду даймё, под ответственность которого передан приговоренный. Будет ли она проходить в покоях или в саду, зависит от ранга приговоренного к харакири. Даймё и хатамото,[122] само собой разумеется, и придворные сёгуна высокого ранга вспарывали себе живот в покоях, придворным же низшего ранга это предписано делать в саду. В случае феодальных вассалов, в соответствии с рангом их семей, тем, кто чином выше моногасира (капитана), несущих жезл,[123] следовало совершать харакири в покоях, всем остальным – в саду. Если, когда наступал момент, люди, участвующие в церемонии, хоть немного сомневались в отношении точных правил, которым надлежит следовать, им нужно было расспросить об этом тех, кто знал, и уладить эту проблему. В начале XVIII века, в период Гэнроку, Асано Такуми-но Ками[124] вспорол себе живот в усадьбе даймё по имени Та-мура. Поскольку все происходило в спешке и неожиданно, сад был застелен татами, а поверх этих толстых циновок положили покрытие, и все произошло там, но нашлись люди, которые говорили, что неправильно обходиться с даймё так, словно он был обыкновенным самураем. Но говорят, что в давние времена существовал обычай, согласно которому церемония имела место на кожаном покрытии, развернутом в саду. Надлежащее место в саду для харакири находится внутри ограды из штакетника, связанного вместе, поэтому те, кто были знакомы лишь с одной формой церемонии, не вправе осуждать Тамуру в том, что он поступил неподобающе.
Если, однако, целью было сохранить дом от осквернения кровью, то обвинения в злом умысле вполне можно было выдвигать, ведь надлежащей подготовке места придается большое значение.
В старину существовал обычай, что для влиятельных персон огороженное штакетником место должно быть площадью в тридцать шесть футов. Один вход делался с юга, а другой – с севера; южный вход назывался сюгиёмон («дверь упражнения в добродетели»); тот, что находился на севере, назывался унбанмон («дверь теплой чаши»). Два татами с белой обшивкой клали в форме молота, один под прямым углом к другому, поверх того татами, который располагался вдоль, клали шесть футов белого шелка шириной четыре фута. По всем четырем углам воздвигались шесты для занавесей. Перед двумя татами воздвигались ворота высотой около восьми футов и шириной около шести из тонкого бамбука, обернутого в белый[125] шелк. По четырем углам вешали белые занавеси, шириной четыре фута, а также четыре стяга, длиной шесть футов, с надписями четырех цитат из священных книг. Говорят, что эти стяги сразу же после церемонии уносили к могиле. В
