на тропическом острове или в федеральной тюрьме, — философия отрицания была спасением. Альтернативой ей могла стать жалость к себе, которая привела бы к неминуемой психологической гибели. Эмоциональный паралич, осознание, что ты жертва, — что может быть хуже этого? Семья пострадает не меньше тебя самого. Я не могла позволить себе погрузиться в пучину жалости и слез, особенно сейчас, когда переживала «ремиссию». (Позже мне предстояло узнать, что под ремиссией понимается не только нормальное самочувствие, когда с тобой не происходит ничего ужасающего.) В тот момент, накануне Рождества, я ощущала себя энергичной и благодарной миру за то, что мне даровано здоровье. Для меня весь свет был, как будто очерчен ярким маркером.
Я с удовольствием занялась тем, что всегда доставляло мне наслаждение, но на что у меня вечно не хватало времени, — музыкой и книгами. Я чувствовала себя, как выразился бы Лео, словно рыба в воде. Я складывала полотенца и аккуратно распределяла их по шкафам. Я разобралась со всеми носочками Аори, готовила на кухне, «расправляясь» с картофелем, петрушкой и луком, как эксперт, потому что мне доставляло физическое удовольствие наблюдать за своими руками, порхающими в воздухе, как бабочки. Я открываю пачку дрожжей. Запах дома. Опускаю палочку дрожжей в печку для хлеба, которой уже двадцать лет, но она мне все равно дорога, и наблюдаю, как хлеб начинает подрумяниваться. Раньше эти обычные дела не вызывали у меня такого восторга, потому что не с чем было сравнивать. Я вспоминала, как в детстве выздоравливала после кори. Обновление, ощущение того, что ты новая, другая… я всегда ценила каждую минуту жизни, но не воспринимала ее как чудо. Теперь ко мне это пришло. Не обращай внимания на то, что может случиться.
Рождество минуло, надолго оставив после себя ощущение праздника. Мы поужинали с Конни и Кейси. Потом был памятный момент раздачи подарков детям. Для Аори мы купили игрушечный «Харлей», для Гейба — стереосистему, а для Кары — подержанный, но отличный ноутбук. Конни связала нам всем по свитеру, даже для Лео.
Теперь я осознаю, что тот период был словно пробуждением ото сна. Теперь я знаю, что все совсем не так. Прелесть моих драгоценных дней может быть грубо нарушена вмешательством чьей-то грубой руки. Сначала уйдут силы, затем надежда. Но как только наступит облегчение, надежда вернется. Тогда я этого не понимала. Я видела, что мне лучше, и этого было достаточно. Даже если бы я знала, что впереди меня ждет ухудшение, то вела бы себя точно так же, хотя бы для того, чтобы досадить Лео и своей болезни. Джанет была права. Кейси велела слушаться ее, и она была права.
Джанет убивала меня только одним — упрямым желанием называть вещи своими именами. Я, конечно, любила правду, но, как сказал поэт, по чайной ложке в день.
— Вам не поставили окончательного диагноза. Во всяком случае, он не прозвучал как приговор. Может, вас ждет нормальная жизнь, а может, у вас впереди десять плохих дней, которые не повторятся в ближайшие десять лет.
— Я беспокоюсь только о том, чтобы функционировать нормально каждый день. Теперь я заинтересована в этом, как никогда прежде, — сказала я, играя стеклянным овалом и перекатывая его в руках.
— Теперь, как никогда прежде? Наступят ли лучшие времена? — спросила Джанет, наклоняясь вперед.
— Ну, когда мой брак… Когда мой муж… До того, как он уехал…
— Вы накануне развода?
Накануне развода, накануне развода. Эти тяжелые слова словно затянули паутиной всю комнату, наполнив ее гулким эхом. В них прозвучало что-то грозное, страшное, как в старом слове «прелюбодеяние». Мне показалось, что надо поднять ногу и раздавить их, как какую-нибудь нечисть.
— Нет, мы не собираемся разводиться. Мой муж уехал надолго…
— В командировку?
— Нет, это скорее паломничество…
— Как долго он будет отсутствовать?
— Наверное, еще несколько месяцев.
— Что он говорит о вашей ситуации? Что он думает по поводу того, что вы противитесь медикаментозному лечению?
— Я не знаю.
— Мужчины часто не желают связывать себя с выбором такого рода. Они не могут вылечить женщину, не могут решить, что делать, поэтому чувствуют себя беззащитными.
— Нет, вы не поняли. Он не знает, потому что я ему не рассказала, — объяснила я, поставив яйцо и взяв статуэтку мужчины и женщины, которые напоминали мне картинки монолитов с острова Пасхи.
— Джули, но вам обязательно надо рассказать ему о том, что с вами стряслось, — сказала Джанет.
Я тяжело опустила статуэтку на стол.
— Я не рассказала, так как не могу с ним связаться. Нет, не так. Он не обижен… Не в опасности…
А затем я вдруг поймала себя на мысли, что не знаю этого наверняка. Возможно, он где-то умирает от жажды. Это было бы великолепно. Я подумала: «Бог ты мой, я даже не допустила мысли о том, что он может нуждаться во мне. У нас разные фамилии, его родители во Флориде, и как в случае чего можно связаться с нами?»
— Джулиана? — вопросительно произнесла Джанет.
— Он сказал, что иногда может находиться в полной недосягаемости. Наверное, сейчас как раз такое время. Все так неудачно совпало.
Меня словно загипнотизировала обстановка этого кабинета. Я смотрела на лица с острова Пасхи, и мне было на все наплевать. Я взглянула на яйцо и проговорила про себя: «Вся королевская конница и вся королевская рать…»
— Как же вы планировали связываться в случае возникновения чрезвычайных ситуаций?
— Но у нас не было до этого подобных ситуаций, — растерянно ответила я.
— А как вы собирались сообщить друг другу что-то касающееся детей, родителей мужа? — настойчиво допрашивала меня Джанет. — Я знаю, что вы ответили бы на подобный вопрос в своей рубрике. Кстати, я восхищена вашей работой.
Я ощутила себя голой. Я-то думала, что мы встречаемся в этом кабинете под масками «пациент» и «доктор». Однако мир тесен, и Джанет не собиралась притворяться.
— Этот случай мы все же предусмотрели, — признала я. — Я должна была бы позвонить на один из номеров, который он оставил.
— Но он ничего не оставил.
— Да, это так.
— Как, по-вашему, почему он так сделал?
— Потому что это не входило в его планы. Он рассчитывал на то, что я сама со всем справлюсь.
— А что входило в его планы? Я прикусила губу.
— Позвольте мне подумать.
Но она не хотела отпускать меня с крючка. В ее планы не входило давать мне время на раздумья.
— Ваш брак трещал по швам еще до того, как он уехал, — заключила она. — Это паломничество было лишь попыткой убраться с вашего пути, чтобы вы не докучали ему своими проблемами.
Ее слова произвели эффект автоматной очереди. Я почувствовала удар, но не боль. Выплаты производились довольно аккуратно, но в банке мне напомнили, что «мы» закрыли один из счетов и продали акции деревоперерабатывающего комбината. Я рассмеялась в ответ и сказала, что, должно быть, начала страдать слабоумием или забывчивостью. Потом перевела оставшуюся сумму на свой счет, придя в ужас от того, как оскудели наши сбережения. Лео не мог дозвониться ни мне, ни детям, но он сумел найти время позвонить в банк, чтобы обмануть меня и лишить законного права распоряжаться нашими общими доходами. Надо было признать очевидное.
С искренним сочувствием в глазах Джанет тихо произнесла:
— В планы Лео входило только одно — побыстрее избавиться от забот и статуса семейного мужчины, не так ли?
Я посмотрела ей прямо в глаза и ответила:
— Пожалуй, лучше не скажешь.
