но сейчас скарлатина легко излечивается с помощью пенициллина. Не беспокойтесь. Разумеется, он будет капризничать. Мужчины семьи Джерми не любят, когда у них что-нибудь не в порядке, не так ли? — спросил он сухо, но без неприязни.
— О да!
Она улыбнулась, вспомнив, как добр он был к ней в первые черные недели после трагедии, часто приходил без вызова, просто проведать ее, никогда при этом не показывая, что его время стоит денег и что его нетерпеливо поджидают многочисленные пациенты.
Сделав Пьетро укол антибиотика, он ушел. Лука, проводив доктора, немедленно вернулся в комнату.
— Как он? — Вопрос был излишним, и это было так не похоже на рациональное и всегда логичное поведение Луки во время кризисов, что у нее чуть не выступили слезы на глазах.
— Точно так же, как и две минуты назад, когда ты уходил. И перестань, пожалуйста, беспокоиться. Ты же слышал, что сказал доктор: все будет хорошо. А теперь иди и поешь. Я управлюсь одна.
Следующие сорок восемь часов были скорее утомительными, чем тревожными, и к концу этого срока Пьетро походил на вареного омара. Красная сыпь покрыла его почти целиком, но, к счастью, температура спала, и он уже стал требовать, чтобы его отпустили вниз повидать Джаспера. Эми сочла каприз добрым знаком, но бороться со свойственным семье Джерми упрямством было необычайно трудно, и она уже в сотый раз объясняла, почему Пьетро нельзя еще вставать с кровати, когда от двери раздался глубокий голос Луки.
— Не думаю, что Эми должна повторять тебе одно и то же, Пьетро. Ты еще очень слаб — сегодня утром еле добрался до ванной — и сделаешь так, как тебе говорят.
— Но, Лука, он, наверное, беспокоится, куда я пропал. — Пьетро умоляюще взглянул на Эми. — Он мой друг, — жалобно добавил он. — Мой лучший друг.
— А я твой брат, — возразил Лука, и в его голосе появились веселые нотки. — И у меня не такое мягкое сердце, как у Эми, так что не испытывай на мне свои уловки. Доктор сказал: несколько дней в постели — значит, так тому и быть. Джаспер — умная птица и, я уверен, выдержит разлуку с честью.
Пьетро посмотрел на него исподлобья, но, решив, что в этой битве ему не победить, капризно улыбнулся.
— Тогда можно принести сюда мой новый конструктор?
— Можно, если ненадолго и если ты поспишь после обеда. И перестань «выкручивать» руки Эми.
Он умеет обращаться с детьми, отлично умеет, подумала Эми, оставляя Пьетро наедине с телевизором и следуя за подавшим ей знак Лукой. В меру строгости, в меру любви. Отцом он тоже был превосходным — ласковым и любящим, готовым заниматься любой неблагодарной работой.
Она вспомнила потрясение, написанное на лице Стефании, когда в один прекрасный день та застала его меняющим подгузник у Доменико, и улыбнулась. Отец Луки был человеком консервативных взглядов, считающим подобные мелочи исключительно женским делом.
— Вот так-то лучше. — Рука Луки коснулась ее щеки, затем спустилась ниже, к плавному изгибу губ, и каждая частица ее тела ответила на это прикосновение. — Приятно видеть, что ты улыбаешься. — Его взгляд переместился на шею Эми, туда, где бешено билась маленькая жилка. За взглядом последовала рука. — Ты прекрасна, прекрасна, — тихо пробормотал он. — Твоя кожа подобна шелку.
— Лука, не надо… Я… Пожалуйста…
— Молчи, малыш. — Обняв Эми за талию, он привлек ее к себе и заглянул в глаза. — Мы слишком много разговариваем, в этом вся проблема. Твое тело тает под моими прикосновениями, а мое — под твоими. Так было всегда.
— Нет! — воскликнула она, но Лука заглушил ее возглас поцелуем.
Она попыталась освободиться, но он держал ее крепко, а губы его становились все настойчивее и требовательнее. Не отпуская Эми, он повернулся вместе с ней, и она оказалась зажатой между стеной и его телом. Руки скользнули вниз, к округлостям ее бедер, притягивая их, и Эми почувствовала, насколько он возбужден, отчего ее сердце пустилось в бешеный галоп.
— Я хочу тебя, моя милая, прекрасная английская жена, — пророкотал он. — Хочу тебя так сильно! Сколько одиноких ночей я мечтал прикоснуться к тебе. Чуть не сходил с ума, вспоминая аромат твоего тела и ощущение твоей кожи. Ты часть меня, Эми, ты в моей крови.
Он вновь жадно завладел ее губами; страсть, охватившая его, передалась и ей. Дыхание их стало прерывистым и учащенным.
— Пойдем в мою комнату…
Чтобы понять смысл его слов, Эми потребовалось несколько секунд, за которые он успел подвести ее к двери и взяться за ручку. И тут она вновь обрела способность рассуждать.
— Я не могу, Лука. — С раскрасневшимся лицом и безумным взглядом она отпрянула назад. — Я не лгала тебе, когда говорила, что собираюсь вернуться домой…
— Твой дом здесь, — мягко возразил он. — Ты должна быть со мной.
— Нет. — Теперь, когда Лука не касался ее, Эми стало легче сопротивляться. — В то утро, когда заболел Пьетро, я собиралась сказать тебе, что готова уехать. — Голос ее был еле слышен и дрожал, и она ненавидела себя за это.
— Зато я не готов отпустить тебя. И, возможно, никогда не буду готов. — В его взгляде был вызов, вся нежность куда-то исчезла.
— Это твоя проблема, не моя. — Подобное самомнение подействовало на Эми как холодный душ, затушив огонь желания. С Лукой Джерми, властным сувереном, она еще могла бороться, но тот другой Лука будил в ней тысячи волшебных воспоминаний…
— Поосторожнее, малыш! — Он не шевельнул ни одним мускулом, но внезапно по ее спине пробежал холодок. — Пока что я позволяю тебе говорить.
— А если мне все равно, позволяешь ты или нет? Это тебе не приходило в голову? — решительно возразила она. — Я начала новую жизнь и теперь вполне самостоятельная женщина.
— Ты становишься смешной, — грозно прорычал он. — Это просто абсурд! Что, черт возьми, взбрело тебе в голову?
— Лука… — Факты говорили сами за себя, и именно факты были ее опорой — не эмоции, не ее слабость и уж никак не любовь к нему.
Лука завел роман с девушкой, которая никогда не скрывала, что готова к этому. Он использовал и Франческу и ее саму. Он позволил ей уйти из своей жизни, а когда понадобилось заполнить пустоту, образовавшуюся в жизни Пьетро, позвал обратно, как собачонку. Таковы были факты. Именно таковы. — Я уеду, как только Пьетро станет лучше, — выговорила Эми, с трудом шевеля онемевшими губами, — и больше не вернусь. Если угодно, Пьетро может приезжать ко мне на время каникул…
— Как великодушно с твоей стороны!
— Тем не менее я уеду.
Эми смотрела на него, ожидая взрыва гнева или какой-либо другой реакции, но глаза Луки были холодны как лед, и, в конце концов не выдержав, она опустила голову и медленно, на непослушных ногах пошла вниз по лестнице.
Все кончено. Она может остаться еще на неделю или даже на две, но все кончено. Эми прочла это в его глазах. Она добилась того, чего хотела, почему же тогда чувствует себя так, словно наступил конец света?
Следующие несколько дней показались Эми изощренной пыткой. Все шло не так уж плохо, пока Пьетро оставался в постели, хотя каждый раз при стуке в дверь спальни мальчика она вздрагивала, опасаясь, что он извещает о прибытии Луки. Но через два дня, когда Пьетро оправился настолько, что большую часть времени мог проводить в своей гостиной с Джаспером, она поняла, что Лука просто- напросто избегает ее, и это больно задело молодую женщину.
Глупо, нелогично, неразумно — как только не определяла Эми свою реакцию, но несмотря на уговоры, чувствовала себя несчастной. Каждый день ей приходилось прилагать массу усилий, чтобы выглядеть веселой и приветливой.
Пенициллин быстро сделал свое дело, и, когда спустя неделю после начала болезни Анджела
