Явился хозяин, маленький, кругленький лысоватый человек с бегающими черными глазками.
– К вашим услугам! Руссо.
– Вы почему торгуете браком? Почему позорите марку фирмы? Модель семилетней давности, левый цилиндр стучит, а если я осмотрю внимательно, там наверняка еще десяток дефектов!
– Не волнуйтесь, мадам, – вкрадчиво отвечал хозяин, – мы все уладим.
– Машина не прошла элементарной предпродажной подготовки!
– Мы все уладим, мадам, ради Бога, пройдемте ко мне в кабинет. – Он тронул ее за локоть и добавил чуть слышно: – Мадам, подчиненные…
Подчиненные не без удовольствия взирали на позор хозяина. Кабинет директора находился на втором этаже домика. Следом за ним Мария поднялась по узенькой, пахнущей застарелой грязью крутой лесенке, похожей на те, что были на “Николь”, только совсем простенькой, с шаткими перильцами и обшарпанными ступеньками.
– Виктор, организуй два кофе! – распорядился хозяин, обращаясь к кому-то невидимому в полутьме, и, пропустив впереди себя гостью, вошел в кабинет.
– Ну и что вы мне скажете, господин Жан-Жак Руссо? – без приглашения непринужденно садясь в потертое кожаное кресло, спросила Мария.
– Я Жан-Пьер, мадам Мари Мерзловска.
Быстро принесли кофе.
– Не свежесваренный, из термоса, но хороший, – извинился Жан-Пьер.
– Ничего, попьем и из термоса, все-таки война, – ободряюще улыбнулась ему Мария. – Пахнет вкусно. Я вас слушаю.
– Тот знак внимания, что вы получили от генерала де Голля, говорит сам за себя. Такое дается немногим. Он доверяет вам. – Мсье Руссо значительно поднял вверх палец.
– Да, у меня был хороший ходатай.
– Работать будете со мной через Жака-таксиста. Авто придется купить. – Руссо лукаво стрельнул глазками. – Вы подняли такой шум!
– Могу купить хоть десяток, если это нужно для дела.
– Для дела? Пока, пожалуй, нет, извините. Это у меня так, сработал инстинкт торговца, можете и не покупать, тем более что вы его забраковали.
– Нет-нет, этот автомобиль я куплю. После подготовки, разумеется. Важно, чтобы все ваши запомнили меня как покупательницу. У нас все должно быть “на чистом сливочном масле”.
– И то правда. Работать будете со мной через Жака-таксиста, – повторил Руссо.
Мария кивнула.
– Жизнь покажет. А пока хочу посоветоваться с вами. – Мсье Руссо взял большую актерскую паузу.
Мария молчала.
– А у вас крепкие нервы, – улыбнулся, прищурив свои хитрые черные глазки, Жан-Пьер, – любая другая женщина уже как-то бы высказалась, а вы переиграли меня в молчанку.
– У меня хорошая актерская школа. Я переиграю любого.
– Согласно характеристике вашего поручителя нам известно, что вы умны, талантливы, образованы, а то, что вы красивы, я и сам вижу. Известно, что вы богаты и у вас крепкие связи в арабском мире.
– Мой ходатай был очень добр в оценках, – чуть взволновано сказала Мария, вспомнив последнюю встречу с мсье Пиккаром, увидев словно воочию, как умчался он от нее по белой ночной дороге и как искры летели из-под копыт коня.
Отправляясь на деловое свидание в автомобильный магазин, Мария принарядилась и сама понимала, что выглядит недурно. Бледно-кремовое платье с небольшим декольте, ожерелье из крупного жемчуга на высокой, еще не тронутой временем шее, красиво уложенные русые волосы, умело подведенные глаза и слегка подкрашенные полные губы плюс живая мимика делали ее почти юной.
– Ближний Восток очень интересует е г о. – Жан-Пьер опять многозначительно поднял указательный палец правой руки. Без объяснений было понятно, что е г о – означает де Голля. – Недавно он отправлял своего полномочного посла в Сирию. Я лично пристраивал посла на сирийское судно, которое возит сюда пальмовое мыло, такое черное, с мылом у нас плохо…
– Да, это хорошее мыло, я знаю, – вставила Мария.
– Так вот, усадил я его на этот сирийский сухогруз честь честью. Доложил. А тут выяснилось, что у самых берегов Сирии англичане по ошибке торпедировали корабль. Утонули все… Свои своих. Такая вот чепуха!
– Жаль. Светлая ему память, – сочувственно сказала Мария.
– Да… – Жан-Пьер тяжело вздохнул, и глаза его на какую-то секунду потеряли ту хитринку, что светилась в них постоянно. – Большой был человек. Знаменитый ученый…
– Фамилия? – резко прервала его Мария.
– Фамилия? Она всем известна – Пиккар.
В последнее мгновение Мария удержала в руке чашку с кофе, но расплескала его и на стол, и на свое нарядное платье.
– Мадам, кофе на платье, надо посыпать солью, так моя жена… Виктор! – приоткрыл он дверь кабинета. – Быстро соли! Какой-какой? Обыкновенной, поваренной…
– Идите вы со своей солью! – поставив, а фактически бросив чашку на столик, Мария отошла в темный угол кабинета и повернулась спиной.
– Не надо! – отмахнулся Жан-Пьер от слуги Виктора, появившегося на пороге с целой пачкой соли, кстати сказать, драгоценной по тем временам.
Жан-Пьер Руссо терпеливо переждал, пока гостья придет в себя.
– Ваш ходатай? – только и спросил Руссо, когда она вернулась к столику.
Мария кивнула.
Помолчали.
– Вернемся к делу, – первой нарушила молчание Мария.
– Да, вернемся. Будем работать через Жака-таксиста – он опытный боец. У нас такой порядок – каждый должен знать только одного. Для вас мы сделали исключение. Мы слишком многое связываем с вами.
XXII
Истопник Жан и его жена Жанна только что отправились домой – они всегда стремились исчезнуть до темноты, чтобы, не дай Бог, мадам Николь не застала их в усадьбе. Наверное, на всем белом свете это были самые робкие и законопослушные люди. Даже когда они убирали в доме Николь, и то их почти не было слышно. Супруги выглядели ровесниками, видимо, им было едва за пятьдесят. В молодости и муж и жена наверняка отличались изрядной красотой и статью. Рослый и сухощавый Жан рано поседел, его серые глаза светились кротостью и спокойствием, а у сероглазой статной Жанны светло-русые волосы надежно скрывали седину. Сначала Мария думала, что это забитые, неразвитые люди, а поговорив с каждым из них несколько раз, пусть даже и мельком, поняла, что все далеко не так. И та же кротость, и видимая робость у них не от трусости перед господами, а как бы от знания чего-то высшего, такого, что дано далеко не каждому. Выяснилось, что с молодости и до 1940 года Жан работал кондуктором пассажирских поездов дальнего следования, а Жанна растила двух сыновей-погодков – оба погибли в первые дни войны, когда Франция еще пыталась сопротивляться Германии. “Господи, почему все так неладно в этом мире? – думала о супругах Мария. – Почему у хороших людей отнимается самое кровное, невосполнимое и остается только выгоревшая дочерна Пустота с большой буквы!”
Мария вышла в сад, и в эту минуту в ворота громко постучали. Она с трудом открыла тяжелую калитку.
Приехал таксист – Жак.
– Нельзя ли открыть и ворота? – спросил он после обычного приветствия. – Я с грузом.
– Отпирайте.