Чтобы лучше слышать, Кир точным прыжком подскочил и уселся на край стола, перед капитаном Владимиром.
— До сих пор не могу понять, — вздохнул Владимир, — почему я не прекратил их существования с помощью лазерного лучемёта? Для этого понадобилось бы не более минуты… Ценности они не представляли никакой — это убедительно показало обучение, которое ни к чему не привело. Значит, нечего было рассчитывать на то, что они смогут когда-нибудь принести людям хоть какую-нибудь пользу. Скорее наоборот, от них можно было ожидать лишь вреда. Так что же удержало тогда меня? До сих пор не пойму, — развёл Владимир руки. — Может быть, то, что это были создания землян, и они как бы хранили ещё тепло рук людей, которые так кропотливо конструировали и воспитывали их в Зелёном городке? Не знаю… Так или иначе, но роботы, возвращённые мной к жизни, продолжали существовать. Ядерные сердца их работали исправно, так что в дополнительной энергии они не нуждались.
Так прошло несколько месяцев. Однажды я проснулся оттого, что мне приснилось, будто внутри отсека произошёл взрыв. Я сел на постели и прислушался. Мне даже почудилось, что стены слегка дрожат ещё. «Нервы», — сказал я себе и лёг снова. Но сон не приходил. На завтра голова была тяжёлой, и хлорелловые брикеты показались мне более противными, чем всегда. Нет, не противными, конечно, — поправился Владимир, — но какими-то пресными, лишёнными всякого вкуса. Я безумно соскучился по другой пище, но, кроме хлореллы, у меня ничего не было… На следующую ночь сон повторился снова. Едва я уснул, как гулкий взрыв потряс стены отсека. Я вскочил с бьющимся сердцем. Приложившись к стене, я явственно почувствовал, как она вибрирует, медленно успокаиваясь. В какую-нибудь неделю я измучился так, что вздрагивал от малейшего шороха. Дело принимало дурной оборот. Необходимо было что-то предпринять. Случай помог мне. Как-то я прилёг, но сна не было. Однако я настолько устал, что даже веки поднять не было сил. Внезапно из соседнего отсека послышался лёгкий шорох, и затем гулкий удар в стену потряс всё помещение. Удар был произведён чем-то тяжелым, кажется тележкой-манипулятором, которая нужна была для перемещений астронавтов по поверхности новой планеты. Это были проделки роботов!.. «Что вам нужно!» — закричал я, и шорох за стенкой сразу замер. Но доказывать роботам что бы то ни было не имело никакого смысла. Очевидно, первый робот, заключённый мной в малый отсек, сумел убедить остальных в том, что я — их злейший враг. И вот они следили, когда я засыпал, и тотчас будили меня ударами в стену. Им было нетрудно наблюдать за мной, так как для инфразора стены прозрачны… В общем, я был у них как на ладони.
Поняв, что я раскрыл их секрет, роботы весь остаток ночи провели тихо. Рано утром я подошёл к смотровому перископу, чтобы посмотреть, что делается в малом отсеке. Но там было, к моему величайшему удивлению, пусто…
— Как это пусто? — переспросил штурман.
— Понимаешь, отец, — роботы исчезли. Все до единого!
— Может быть, спрятались? — выразил предположение Кир.
— Нет, не спрятались, в том-то и дело, — грустно улыбнулся Владимир. — Я решился и вошёл в малый отсек, но роботов там не было. После недолгих поисков, отодвинув какой-то аппарат, я обнаружил в стене-оболочке отсека круглое отверстие. Оно было сделано радиационным лучом — я это сразу же обнаружил, поднеся к свежему разрезу счётчик Гейгера. Очевидно, кто-то из роботов случайно догадался — а может быть, вспомнил, как пользоваться лучемётом, — и вот результат… Они решили, что я их теперь должен уничтожить, и бежали. Вероятно, им помогли те алардиане, которые считали, что я их враг.
— И они больше не возвращались? — спросил капитан Голубничий.
— Где вы видели, чтобы дикий зверь возвращался в свою клетку? А ведь они были на уровне диких зверей, если не по своим возможностям, то, по крайней мере, по начальному уровню. Что сталось с беглецами, я не знаю.
— Погибли? — сказал Кир. — Не погибли, нет. Они и потом меня изредка тревожили, швыряя в отсек обломки скал. И когда он пришёл, — кивнул Владимир на Энквена, — я решил, что это один из них воспользовался люком, через который проходил ко мне алардианин, и проник в отсек, чтобы уничтожить меня. Я сразу же приготовил лучемёт и притаился, но что-то в повадке гостя заставило меня насторожиться. Я внимательно пригляделся. По форме этот робот ничем не отличался от беглецов, но вот поведение его… Понимаете, это было поведение разумного существа. Пришелец осматривал все окружающие предметы, приборы так, словно человек… ну, как это сказать? Словно учёный, попавший в знакомую лабораторию. Присмотрелся ещё, и тут меня пронзила невероятная догадка… Ну, остальное вы знаете из радиограмм Кира и Энквена, — добавил Владимир после трудной паузы.
«…Право, столько необычного, что не знаю, с чего начать. Мы, земляне, попали в новый мир. Как же можно описать его с помощью наших, человеческих терминов и понятий? Здесь мы узнали массу такого, чему просто нет названия на человеческом языке. Вот я говорю «язык». А ведь алардиане не разговаривают в нашем понимании: их планета обладает крайне разрежённой атмосферой, в которой звуки умирали бы, не родившись. Нет у них, следовательно, и понятий «дождь», «облако», «гроза» — этих порождений атмосферы. И так во многом!
Впрочем, палка о двух концах. Мы, надо полагать, тоже кажемся им существами довольно странными.
Убедившись, что мы не питаем к ним никаких дурных намерений, алардиане предоставив ли нам в последнее время (чуть было не сказал — «в последние дни», а ведь дней-то в том поясе, где мы находимся, нет, так как период вращения Аларди вокруг своего Солнца равен собственному периоду вращения планеты) — алардиане предоставили нам в последнее время полную свободу. Они разрешают нам свободно ходить по их городам, заходить в постройки. Кстати, перемещаться по Аларди исключительно легко: здесь чрезвычайно мала сила тяжести. Что касается меня, то я достаточно натренирован и поэтому свободно переношу состояние невесомости. Вот Алексей — другое дело…»
Пётр Петрович выключил на минутку запись биотоков и улыбнулся: ему припомнилось, как поначалу Алексей Николаевич всё не мог приноровиться к необычным условиям; неосторожный шаг — и профессор взлетает высоко вверх, а затем томительно-медленно падает.
— Давай сюда! — кричит ему капитан. — Не задерживайся там, наверху!
— Да, тебе легко смеяться, — ворчит Сибиряков, тяжело дыша.
— Я сочувствую.
— А ты бы лучше объяснил мне, — звучит в наушниках капитана голос осерчавшего Алексея, — как это ты ухитряешься почти не отрываться от поверхности, а я чуть не при каждом шаге взлетаю на высоту нескольких этажей.
— Скажи спасибо, что ты не на Земле, — замечает Голубничий. — Там падение с высоты шестиэтажного дома доставило бы тебе, надо полагать, немного удовольствия.
— Да и здесь удовольствия мало, — штурман досадливо передёрнул плечами, падаешь, падаешь, и даже скучно сделается…
— Всё очень просто, — сказал капитан. — Когда ходишь по Земле, в условиях нормального тяготения, ты фактически каждым шагом отталкиваешься от неё. Здесь же, на Аларди, отталкиваться не нужно: ведь притяжения почти что нет…
— Верно.
— Так что учись ходить, — заключает капитан Голубничий.
«…Слышу позывные Алексея. Это он с Киром возвращается с прогулки…».
— Уф, устал! — Войдя в каюту из промежуточной камеры, профессор с удовольствием набрал полную грудь грозового бодрящего воздуха — озонаторы «Каравеллы» работали отлично.
— Каковы на этот раз успехи? — капитан поднялся навстречу другу, одновременно снимая с висков и складывая в футляр эластичные круглые клеммы биофиксатора.
— Сейчас расскажу, дай отдышаться. Понимаешь, мой поводырь совсем меня замучил, — сказал штурман, положив руку на рядом стоящего Кира, который двумя щупальцами заботливо поддерживал профессора.
— Я в точности следовал указаниям штурмана Сибирякова, — мгновенно последовал ответ робота. — Поэтому прошу пояснить высказанную мысль.
— Да я же шучу, Кир, шучу, неужели ты не понимаешь? — успокоительным тоном произнёс Алексей
