месте.
Его выручил Байдаров. Он подозвал официанта и что-то сказал негромко.
– Пирожных побольше, – закончил Байдаров, – и пожалуйста упакуйте все как следует.
Официант понимающе закивал головой и, взмахнув салфеткой, умчался к буфету.
– Но как вы это делаете? – удивлялся Березкин.
Байдаров перевел вопрос. Роберто придавил пальцем кончик носа, и нос так и остался сплюснутым.
– Я уже сам позабыл, какое у меня было настоящее лицо, – невесело сказал он, быстрыми движениями нервных пальцев придавая носу прежнюю форму. –Моя дочь иногда узнает меня только по голосу.
– И это на всю жизнь?
– Нет, мастику можно заставить рассосаться; но это сложная процедура, не станешь ее делать каждый день. Да и зачем, – махнул рукой Роберто.
– А что с вашей дочерью?
– У нее туберкулез позвоночника. Она лежит в корсете. – Роберто опустил голову. Лицо его оставалось мраморно-неподвижным, только белки глаз потемнели и блеснули.
Официант принес большой пакет. Когда все вышли на улицу, Байдаров передал его Роберто.
– Это вашей дочери.
Друзья стояли на углу улицы и долго смотрели вслед Роберто.
– Сережа, – сказал Байдаров, – что-то я устал от развлечений. Может быть, вернемся в гостиницу?
Вопреки обычному Байдаров спал плохо. В номере было душно и жарко. Открытые окна не прибавляли прохлады. Байдаров вертелся с боку на бок, курил а с завистью поглядывал на спокойно спящего Березкина.
Наконец, он не выдержал, встал, обтерся мокрым полотенцем и уселся на подоконник. Так он просидел до утра, покуривая и недоброжелательно поглядывая вниз на сонные улицы города.
В ночном клубе
– Демарсе, мы приехали слишком рано.
– Второй час ночи, фрейлейн.
– Однако я не вижу фон Штрипса на его месте.
– Странно. Обычно он приезжает сюда раньше всех.
Большой овальный зал освещен желтоватым светом ламп, горящих в светильниках, похожих на древние масляные лампы. Вдоль стен – кабинки, в каждой – низкий круглый стол; вместо стульев длинный, полукругом, мягкий диван, на котором удобно сидеть, забравшись с ногами. Кабинки открыты к центру зала. В центре, в мозаичный из розового паркета пол врезан черный полированный овал – площадка для эстрадных танцев. Стены и потолок расписаны сценками, исполненными в древнеегипетском стиле, разбавленном современным футуризмом.
Ночной клуб «Вавилон» – днем это обычный ресторан, достаточно дорогой, чтобы не привлекать рабочего и служащего люда. После двенадцати ночи в него могли прийти только избранные. Посторонние не допускались.
Швейцар знал в лицо всех членов клуба.
Сюда приезжали только те, чьи пресыщенные и отупевшие нервы уже не реагировали на обычные человеческие радости. Хозяйственными и увеселительными делами здесь ведал Грасье, в прошлом артист, затем хозяин публичного дома. Фантазия и предприимчивость Грасье в организации развлечений была безгранична; недаром правление клуба установило ему такой оклад, которому завидовал начальник полиции фон Штрипс.
Фрейлейн Морге – член правления. Она пользовалась в клубе уважением: красивая, независимая женщина – это привлекало к ней внимание. Увидя ее в дверях, Грасье поспешил навстречу.
– Очень рад вас видеть. Вы так давно не были – Дела, Грасье, дела. А вы за это время стали еще толще.
– Неужели? – притворно смутился Грасье.
Он хотел поддержать фрейлейн Морге под локоть, но вовремя вспомнил, что она терпеть этого не может.
– Что у вас сегодня, Грасье? – чертовски скучаю.
– Вначале эстрадные Пулли и Тулли.
– Удивили, – уронила фрейлейн Морге. – их видела в театре.
– Да, фрейлейн. Но там их репертуар проходит через цензуру.
– Как будто она у нас есть. А дальше что?
– Эвелина Анди – «танец египтянки». Затем две фехтовальщицы на рапирах.
– Опять?
– Мужчинам нравится, фрейлейн.
Фрейлейн Морге и Демарсе вошли в кабинку.
– Прикажите принести нам вина, Грасье. Когда придет фон Штрипс, скажите, что я хочу с ним поговорить. Оставьте мне для этого свободный кабинет.
Невидимый оркестр играл чуть слышно. Кабины стали постепенно заполняться. В воздухе потянулись голубоватые струйки сигарного дыма. Послышался звон бокалов, ножей, высокие женские голоса, смех. Многие, проходя мимо кабины фрейлейн Морге, приветствовали ее, она небрежно отвечала на их почтительные поклоны.
Уже выступили Пулли и Тулли. Они пропели свои утонченно-неприличные куплеты и талантливо рассказали несколько портовых анекдотов. Фрейлейн Морге повернулась к эстраде спиной и вытянула на диване ноги.
Демарсе молча тянул через соломинку крепчайший коктейль.
У кабины остановился рослый мужчина с лицом профессионального боксера: в шрамах надбровные дуги, приплюснутый нос, изуродованные мочки ушей. Под хорошо сшитым костюмом угадывались мощные мускулы.
Он молча и ожидающе поклонился фрейлейн Морге, но она не ответила на его поклон, и он прошел мимо.
– Это Бинки, чемпион бокса, – решил напомнить Демарсе. – Вы ему очень нравитесь, фрейлейн.
– Зато он мне нет.
– Чем же он не нравится вам?
– Тем же, чем и вы, Демарсе, – фрейлейн Морге поставила пустой бокал и закинула руки за голову. – Все вы, здешние мужчины, скучны, как надгробные памятники. Ваших способностей хватает только на то, чтобы соблазнять девчонок из универсальных магазинов. Ваши легкие победы сделали вас тряпками. Достаточно пошевелить пальцем, как вы теряете мужское достоинство и начинаете ползать на животе. А что может быть противнее пресмыкающегося мужчины?
– Неужели вы так никого и не встретили?
Чуть косящие глаза фрейлейн Морге с насмешкой остановились на Демарсе.
– Вы сегодня усиленно интересуетесь моей биографией, – заметила она, – Да, мне нравился один мужчина.
– Чем же, фрейлейн?
– Мужеством.
Демарсе самолюбиво покраснел.
– Вы считаете, что у меня его нет?
– Скажите, у вас хватило бы смелости ударить меня?
– Вас?! – почти испугался Демарсе. – Фрейлейн Морге, что вы?!
