ведущего и ведомого.
Все осколки битого стекла Возир подмёл к двери. Так было безопаснее всего, потому что скрытно дойти до двери, чтобы никто не заметил, было невозможно. Поставив метлу рядом с дверью, он стал смотреть под столики, чтобы и там не находилось такой вещи, которая могла послужить оружием. Он не ошибься. Под одним из столиков он нашёл валявшийся прямо у ножки молоток. Возир взял его и покрутил в руках на свету.
- Что это красное на нём? – спросила Криста, вставшая на ципочки и за плечом Возира смотревшая на его находку.
- Похоже на засохшую кровь, - ответил он. Молоток, наполовину красный, необъяснимо завораживал доктора. Держа его в руке, мужчина ясно чувствовал, как в мозгу стало рождаться желание воспользоваться этим молотком. Он повернулся к Кристе. В воображении пробежала картинка, как он замахивается так удобно лежащим в ладони молотком, а через секунду проламывает череп стоявшей рядом с ним ничего не подозревающей девушке. Её тело, моментально лишается души и равновесия, падает; из только что пробитой дыры в голове брызжет красная жидкость, вода жизни. Новая, свежая кровь стекает по изголодавшемуся по смерти молотку. Возир, довольный, весь в крови девушки, с которой несколько часов назад был одним целым, поворачивается к другим людям, ещё живим, но которых настигнет та же участь. Губ касается улыбка. Он медленно приближается к двоим парням, парализованным от шока, с ужасом смотрящим на внезапно из человека превратившегося в чудовище доктора. А он идёт, постукивая молотком по столикам и непонятно кому говорит: « Моя семья... Верни мне мою семью!»
- Возир? – неуверенно спросила Криста, возвращая доктора в реальность. Он посмотрел на неё непонимающим взглядом, потом на молоток в руке. Простояв так пару секунд, он бросил молоток к двери, в кучу осколков. По лицу стекали капельки пота.
- Всё хорошо, - пробормотал он, но не Кристе, а себе. – Всё нормально.
Кроме Кристы только Шейн видел, как доктор впал в ступор, когда взял в руки молоток. Церуго спал, причём в том же положении, в каком его застала Виктория, вернувшись в ресторан: сидя на стуле с опущенной головой. Его руки лежали на широко расставленных ногах. Парень забылся тревожным сном. Ему снилось, что он ухаживал по очереди сначала за Викторией, потом за Радой. Но в обоих случаях, в тот момент, когда, казалось бы, женщины ему поддавались, откуда-то в руках у них появлялся шприц с таблетками, и втыкали ему в глаза. Когда они нажымали на поршнь, в игле таблетки превращались в жидкость и вливались через глаза в организм Церуго. Он осознавал, что ему вводят рохипнол, но как бы он не брыкался и не пытался вырваться, у него ничего не получалось.
Глаза адски болели, но он продолжал видеть. Рада и Виктория исчезли, а на их месте стояли все девушки, с которыми он когда-либо встречался. Благодаря действию наркотика, девушки стали растворяться, пока не осталась только одна. Это была Хаумея. Она подошла к нему и шепнула: «Посмотри, насколько ты жалок. И все оставили тебя. Но не я. Почему ты не можешь сделать тоже самое для меня?»
Церуго простонал сквозь сон.
- Твой друг просто смешон, - прокомментировала Криста.
- Он мне не друг, цыпочка, - отрезал Шейн.
- Как ты меня назвал, недоносок?! – тут же вскипела девушка.
- Меньше ушами хлопать надо, - с издёвкой сказал парень. – Или тебе, пока татуировку делали, и ухо задели?
- Ах ты, сволочь-то! – вскрикнула Криста, в сию же секунду кинувшаяся в сторону издевающегося над ней Шейна. Но прежде чем она настигла его, Возир успел схватить её за руки.
- Отпусти! – сопротивлялась она, - я ему не просто задену уши, я ему их оторву и ещё на моих глазах жрать заставлю!
Девушка никак не переставала выворачиваться из хватки доктора. Из-за криков проснулись Рада и Церуго. Только Виктория продолжала спать, и Хаумея лежала без чувств, снова пробормотав что-то про рассвет кровавых искуплений.
- Возьми себя в руки! – протяжно и с трудом сказал Возир, используя все силы, чтобы оттолкнуть девушку. Она упала, ударившись о барную стойку. Сразу стало тихо. Криста, растерянным взглядом, больше от неожиданности, чем от боли, посмотрела на кинувшего её человека.
- Я предупредил, - отдышавшись, сказал он. Потом он обратился к Шейну, - а ты, следи за своим языком. Клянусь, ещё одно ядовитое слово от тебя, и я не задумываясь прострелю тебе ногу!
Шейн хотел ответить, но, подумав, решил, что лучше не рисковать. Вместо этого он продолжал пристально наблюдать за доктором.
Через несколько часов бодрствовали только трое – Возир, Шейн, и Рада, проснувшаяся из-за шума, который развели Шейн и Криста. Сама девушка, не умеющая контролировать не только то, что происходило вокруг, но и себя, так и осталась лежать на полу у стойки, где и уснула. После удара у ней болела спина, но она никак не хотела воспользоваться помощью доктора, который осознал жестокость своего поступка. Она лежала и думала о том, что все вокруг одинаковы и являются для неё врагами. Если бы не все эти люди, находящиеся вокруг неё, то она бы, скорее всего, была бы уже дома, в своей кровати, а не на этом деревянном полу, немного отдающим гнилью. Проклянув всех на свете, девушка провалилась в чёрную бездну сна.
Шейн, которого всё же клонило в сон, стойко держался. Он внимательно следил за доктром, надеясь, что тот сделает хоть какую оплошность, которой можно было бы воспользоваться и сбежать из плена. Но у Возира не было сна ни в одном глазу. Шейн поёрзал на стуле. Он не мог понять, как же всё так получилось.Торлин же должен быть городом-призраком, в котором никто не обитает и в который никто никогда не приезжает, потому что нигде нет информации о том, где этот город располагается. Сколько ценных и старинных вещей могло быть оставлено жителями! Лёгкая добыча. Ничто не могло помешать. Если и говорить об отвернувшейся спиной удаче, то, скорее всего, это был самый яркий пример её подлости. Какова вероятность, что в один день с ним в безлюдном городе окажется ещё кто-то?
Парень посмотрел на лестницу, ведущую в кабинет хозяина. Нет, об этом даже не стоило думать. Если он побежит наверх, в запасе у Шейна в лучшем случае окажется полминуты. За такое короткое время ему не удастся взломать замок бронированной двери, если ранее у него это не вышло и за полчаса. А если бы и получилось, то неизвестно, что ждало за дверью. Конечно, была вероятность, что там могла находиться какая-нибудь комната, в которой есть окно. Но Шейну не хотелось ставить свю жизнь на кон, потому что, всвязи с его положением, удача не собиралась радовать его своим присутствием. Что-то подсказывало - в случае провала побега, револьвер доктора сыграет свою роль.
Он окинул взглядом зал и остановил своё внимание на Раде. Он не мог её понять. Она, казалось, ни разу не шелохнулась за всё время, начиная с той минуты, как села на диванчик. Шейну ещё никогда не встречались люди настолько сильно отрешённые от жизни. Её присутствие где-либо ничего не меняло: через несколько дней, когда все уже будут сидеть у себя дома и пытаться стереть этот день из своей жизни, легче всего будет забыть о печальной молоденькой женщине Раде Аседе. То есть, окажись она на каком- либо мероприятии или в гуще других событый, на следующий же день никто бы и не вспомнил о её существовании. Она жила в своём мире и не нуждалась в реальном, равно как и реальный мир не нуждался в ней. Если жизнь – это театр, а люди в нём – актёры, то место Рады было бы даже не в зрительном зале, а вне его, где-то за дверью. Ничто; ничто не связывало её с окружающей жизнью.
Ресторан молчал. Но он должен был помнить те славне времена, когда люди заходили вовнутрь не для того, чтобы переждать ночь и погрузиться в себя, но для того, чтобы перекусить и отдохнуть. Кто-то мог произнести за одним из столиков первые слова любви. Кто-то делал предложения руки и сердца. Могли происходить больные разрывы. Проводились деловые встречи. Словом, бурлила обыкновенная жизнь, которую подчёркивала музыка, играющая на фоне в стиле джаза или блюза. Самый обыкновенный ресторан, который всегда радужно встречал постоянных и новых посетителей. Теперь же, хоть электричество и работало, никакая музыка не играла. Ресторан молчал. Молчал, потому что некому было слушать.
