Длинная, страшная рука тянулась к ней, железные пальцы сдавливали горло. Зина пыталась их оторвать и кричала от ужаса и боли.
Так прошла вся ночь. Под утро капли пота выступили на побледневшем, осунувшемся лице. Возбуждение утихло, Зина забылась.
Проснулась она от ощущения нестерпимой жажды.
Она увидела над головой низкий потолок, затянутый грязной покоробленной берестой. Громадная ночная бабочка сидела на потолке. Зина с трудом пошевелила пересохшим языком.
– Пить! – попросила она жалобно. – Пить!
Бабочка словно собиралась улететь, расправила свои серые муаровые крылья, но сложила их опять.
Опираясь здоровой рукой о лежанку, Зина попыталась сесть. Голова не кружилась, но во всем теле чувствовалась слабость. Рука приглушенно ныла. Проверяя себя, Зина осторожно поднялась и решила, что сможет идти.
Во всяком случае, до озера она дойдет.
Дверь хижины была открыта. В темной рамке косяков виднелась опушка леса, освещенная солнцем, поблескивающая полоска воды. Выбравшись из избушки, Зина пьяными шагами добралась до берега, легла на песок и с наслаждением окунула лицо в свежую прохладную воду.
Она пила долго. Несколько раз поднимала голову, переводила дух и снова приникала к воде, чувствуя, как с каждым новым глотком в нее вливаются бодрость и сила. Напившись, присела тут же на берегу.
Ее лодка, из-за которой она попала сюда, но которая затем трижды спасла ей жизнь, стояла рядом. Зина привалилась к ней плечом. И впервые с той минуты, когда бросилась в воду речки Черной, почувствовала себя легко и свободно. Наконец-то она могла отдохнуть.
Ей некого больше бояться.
В блаженном состоянии бездумья и покоя Зина просидела бы, вероятно, долго. Но она не спала, глаза ее были открыты. Постепенно окружающие предметы начали восприниматься сознанием, мозг привычно включился в свою беспокойную работу – смутные расплывчатые мысли приняли ощутимые очертания. Зина сообразила, что уже давно разглядывает на береговом песке отпечатки чьих-то подошв.
'Кто же здесь был?' Она даже обернулась, ожидая увидеть за спиной того, кто оставил здесь такие большие мужские следы, и тут же сообразила.
Это следы ног Грачева. Он проходил здесь вчера... в последний раз. Его уже нет. Он умер... Нет, он не умер, он убит!.. Она ударила его ножом. Она защищалась, но все равно – она убила человека... Убила человека! Так почему же ее не мучает совесть?
Зина прислушалась к тому, что делается в ее душе, и не ощутила ничего особенного. Немножко посасывало где-то под ложечкой. Это было не угрызение совести.
Это было самое низменное, первобытное ощущение голода.
Зина ужаснулась своей душевной черствости. Но есть хотелось по-прежнему. В воображении вдруг представилась румяная пышка с нежной хрустящей корочкой.
Какие вкусные делала их Пелагея Романовна!..
И Зина отправилась на поиски еды.
На очаге стоял почерневший котелок, покрытый плоской закопченной крышкой.
Возле очага лежала колода – толстый обрубок бревна, стесанный на плоскость. Зина еще плохо держались на ногах и присела на колоду. Протянув нетерпеливо руку к котелку, сняла и тут же уронила на песок тяжелую крышку.
Восхитительный запах мясного супа, донесшийся из котелка, вызвал голодную спазму в желудке. Челюсти сами пришли в движение. Она забралась в котелок руками, вытащила из супа мясную косточку, моментально обглодала ее и достала вторую.
Жидкий бульон струйками стекал по руке и подбородку. Она глотала куски мяса, не успев их как следует разжевать. Наконец, пальцы ее уже ничего не могли нащупать на дне, она решила выпить и бульон, взялась за котелок, но не смогла его поднять. Тогда она присела к очагу, наклонила котелок набок и выпила суп прямо через край.
После еды опять захотелось спать. Глаза слипались на ходу, она кое-как доплелась до лежанки и уснула крепким и здоровым сном.
Зина проспала весь день и, проснувшись к вечеру, почувствовала себя совсем хорошо. Рука все еще болела, но ею можно было легонько шевелить. Зина спустила ноги с лежанки и с интересом оглядела свое новое убежище.
Хижина оказалась невелика – шагов пять в длину и столько же в ширину. Лучи заходящего солнца, проникая черев открытую дверь, ложились на глиняный пол ярким пятном, освещая немногочисленные предметы, находящиеся в хижине.
На осмотр их потребовалось не более минуты.
У стены – неуклюжая закопченная печь, сложенная, как и очаг, из плоских кусков кварца. В противоположной стене было окно, заделанное частой деревянной решеткой. Вместо стекол в решетке натянуты полупрозрачные пленки. (Когда Зина сама научилась охотиться на зайцев и обдирать их, она сообразила, что это за пленки.) Под окном стоял грубый, тяжелый стол из стесанных сверху бревешек. У стола – чурбачок, заменяющий табурет.
Лежанку, на которой сидела Зина, застилали заячьи шкурки. Из таких же шкурок оказались сшитыми и одеяло, и наволочка, набитая травой.
Над столом, на деревянной полочке, стояли две берестяные чашки, Зина сняла одну и обнаружила в чашке кусок странного бело-коричневого вещества. Запах был вполне съедобный, она, не колеблясь, откусила и поняла, что это жмых из кедрового ореха. Очевидно, Грачеву он заменял хлеб.
В другой чашке оказался мед. Деревянная ложка нашлась тут же на полке. С аппетитом чмокая липкими губами и заедая мед кедровым жмыхом, Зина подумала, что бывший хозяин питался не так уж плохо.
Она вдруг сообразила, что ест из посуды Грачева.
Брезгливо передернувшись, оттолкнула чашку с медом.
Однако тут же решила, что делает глупость.
Судя по всему, из провала выбраться будет нелегко.
Она – пленница этого безвестного озера. Возможно, ей придется прожить здесь долгие месяцы. Тут все сделано руками Грачева. И хижина, и одежда, и запасы еды.
И приятно ей или нет, она должна принять все это наследство, если не желает умереть с голоду. Если, защищая себя, она сумела взяться за нож, то сейчас ее брезгливость совершенно неуместна.
И прочитав себе такую нотацию, Зина доела остатки меда.
После еды захотелось пить. Захватив с собой берестяную чашку, Зина выбралась из хижины. Больную, руку она заложила в разрез ворота ковбойки и могла действовать теперь относительно свободно.
Котелок, из которого она утром ела суп, по-прежнему стоял возле очага. Зина попутно решила захватить и его, чтобы вымыть в озере. Но, как и утром, она не смогла его поднять. Котелок был уж очень тяжелым.
Она пригляделась внимательнее. Подняла с песка такую же тяжелую крышку, постукала ею о котелок и догадалась.
Обе эти вещи были золотые...
Зина никогда в жизни не видела столько золота в одном куске. В котелке было не менее трех-четырех килограммов веса. Если его выставить для продажи в ювелирном магазине, он стоил бы не одну сотню тысяч.
Царская посуда!.. А здесь она служила для варки самой примитивной еды.
Продолжая рассматривать котелок, Зина поняла, как он был сделан.
Золото вначале отлили в большую круглую лепешку.
Затем чем-то тяжелым – вероятнее всего круглой галькой – выбили посредине углубление. Вязкий тягучий металл легко вытянулся. Котелок получился тяжелый, и неуклюжий, но свое назначение выполнял
