Лифт поднял нас на пятый этаж.
— Разрешите!
Он достал из кармана большой ключ от «кассового» замка. Мы вошли в маленькую переднюю однокомнатной квартиры. Он помог мне снять плащ.
Большую комнату заполнял рижский гарнитур. Стояла в углу широкая поролоновая тахта, полированный журнальный столик, видимо, при необходимости заменяющий и обеденный стол. В серванте одну полку занимали книги.
Это была комната привыкшего к достатку холостяка, которого посещают женщины. Над сервантом отличная фотография — снимок с фарфоровой купальщицы. Красивое зеркало в резной рамке. На серванте терракотовые статуэтки, фигурки из цветного стекла. Тут же отличный чешский телефон. За стеклом серванта электробритва в футляре и… флакон одеколона «Шипр».
Г. Башков посмотрел в ту же сторону, я сразу переключила внимание на фотографию.
— Хороший снимок со статуи.
— Почему вы не допускаете, что это с натуры?
— Слишком много совершенства.
Он подвинул к столику кресло. Поставил передо мной деревянную резную избушку — коробку с сигаретами.
— Сам не курю.
— Я - тоже.
— Тогда, может быть, кофе или коньяк?
— Лучше — кофе.
Он ушел на кухню, побрякал там посудой, вернулся.
— У вас отличная квартира.
— Да, кооперативная. Одна комната, к сожалению. Когда-то жили в большой квартире. Остался один, разменял квартиру на две, одну отдал сыну.
— У вас здесь сын?
— Да, взрослый. Уже инженер. Шалопай, знаете, ужасный.
— Семейный?
— Вроде бы семейный. Разве у вас, молодежи, сейчас что поймешь. Живет с какой-то студенткой, рыжая такая девица. А в загсе, как я знаю, не регистрировались. Так кто она ему: жена или временная подруга, разберись поди. Вот ваши журналы.
Я достала из портфельчика деньги. Г. Башков поднял руки в шутливом протесте. И хотя от подарков не принято отказываться, но я решила не придерживаться правил хорошего тона.
— Неудобно, знаете. Будто я напросилась на подарок.
Он взял деньги, положил их на сервант.
— Извините, пойду насчет кофе…
— Можно, я ваши книги посмотрю?
— Пожалуйста, ради бога. Только там все более специальные, бухгалтерские.
Г. Башков удалился на кухню. Знакомо завыла кофейная мельница. Я подошла к серванту, отодвинула стеклянную дверку. Пробежала взглядом по корешкам, заметила в сторонке знакомый желто-оранжевый переплет, вытянула книгу. Так и есть — «Желтый пес» Сименона.
Ах, комиссар Мегрэ! Мне бы сейчас ваши возможности. Да и способности тоже. Что бы вы делали на моем месте, комиссар Мегрэ? Искали бы доказательства. Я тоже пытаюсь это сделать.
На полке, кроме книг, ничего не было. Я заглянула на вторую, нижнюю полку. Там стояли фужеры, блюдечки — посуда. В углу приютилась черная палехская коробочка, с тройкой огненно-красных коней на крышке.
В таких коробочках обычно хранят всяческую мелочь, которая не нужна сейчас, но и выбросить вроде бы жалко — старые пуговицы, разрозненные запонки, ключи от потерянных замков — вдруг понадобятся.
Я сунула Сименона под мышку и взяла коробочку.
В коробочке лежали разные пуговицы, запонка и две игральные кости — черные кубики с белыми пятнышками.
Я шевельнула пуговицы пальцем.
Неожиданно в передней резко забрякал звонок.
Я вздрогнула, будто меня застали за таким неблаговидным занятием, как осмотр чужих вещей. Коробка выскользнула из рук. Я успела удержать ее, но все содержимое посыпалось на пол.
Веселый хрипловатый голос громко закричал в передней: «Здравствуй, папуля! Как у тебя…» Затем крик перешел в приглушенный шепот.
Я нагнулась и начала собирать рассыпавшиеся пуговицы. И тут увидела маленький желтенький ключик от американского замка. Он лежал среди пуговиц на полу. Но я не успела его поднять.
В комнату вошел Башков.
Он поставил на стол подносик с чашками.
— Вот, напроказила, — извинилась я. — Понравились мне эти кони на крышке, хотела посмотреть.
— Пустяки какие. Сейчас соберем.
Ключ лежал у самых ног хозяина, Башков поднял его в первую очередь, я так и не успела как следует рассмотреть.
А в дверях уже появился молодой человек; невысокий, черноволосый, с тем же римско- императорским профилем.
Конечно, это был Башков-сын.
Башков-отец ссыпал пуговицы в коробочку.
— Знакомьтесь, Евгения Сергеевна! Легок на помине.
Башков-сын шагнул ко мне, протянул руку. В улыбке его лицо показалось даже приятным.
— Мы с вами нигде не встречались? — спросил он.
— Вероятно, нет. А то бы я запомнила.
Башков-сын коротко хохотнул, давая понять, что понимает шутки, и выпустил, наконец, мою руку. Подтащил к столику две мягкие табуреточки, для отца и для себя. Мне предложили кресло. Пока Башков- отец ставил чашки с подносика на стол, сынок продолжал разглядывать меня. Он, должно быть, знал, что к его отцу временами залетают подобные птицы, и сейчас не удивился этому.
— Евгения Сергеевна интересуется художественной фотографией, — пояснил отец. — Я предложил ей свои журналы.
Башков-сын взял с тахты журналы, полистал их.
— Вы не фотокорреспондент?— спросил он.
— Разве похожа?
— Совсем не похожи. Поэтому и спросил. Но вы снимаете?
— Больше люблю смотреть чужие снимки.
— А сами сниматься любите?
Я сделала неопределенный жест, но отделаться от него было не так просто.
— А как вы хотели бы сняться? Вот так?… Или так?…
Он показал на страницу журнала. Это были снимки девушек на речном берегу, хорошие снимки — юные тела девушек, одетые только в капли воды, были прекрасны. Это были на самом деле художественные фотографии, просто Башков-сын не желал этого понять.
Вел он себя бесцеремонно да и чего ему было стесняться посетительниц его отца.
Отец, для приличия, пришел ко мне на защиту.
— Послушай, сынок, по-моему, ты хамишь!
— Что ты, отче! Евгения Сергеевна, разве я хамлю?
— Нет, почему же, — сказала я. — Вполне естественные вопросы в вашем возрасте.
— Вот видишь, отец! В моем возрасте… Ну, а все же так? Или вот так?
— Вероятно, это будет зависеть от того, кто будет снимать.
