в том надобность? Не доверял? Но тогда мог бы послать других инструкторов. Когда ликвидировали кочующий «котел» 33-й армии и поступил приказ захватить во время выхода управление вместе с двумя генералами[3], Радовский, казалось, не спал сутками. Разведвзвод гоняли день и ночь. По всему чувствовалось, что предстоящей операции немецкое командование придавало особое значение. В роту приезжал какой-то важный штабной чин, ходили разговоры, что из самого Берлина.
И вот в начале апреля их перебросили в расположение 33-й армии. Сплошной линии фронта не существовало, и они свободно прошли по одной из проселочных дорог в деревню, занятую обозами армии, изготовившейся для решающего броска в сторону Юхнова. Их группу возглавлял сам Радовский. Вначале все шло хорошо. Агент, некий Профессор, всегда находившийся рядом с генералом, исправно снабжал их информацией о маршруте движения. Непосредственно с ними в связь вступал не сам Профессор, а его связник. Профессора Радовский берег, как ценнейшего резидента, и поэтому оградил его от малейшего риска. Хотя, и это Степан заметил сразу, своего ценного резидента Радовский презирал. Что, впрочем, никак не мешало делу. Все было отлажено. Действовало, как механизм тщательно вычищенной и смазанной винтовки. Информация из штаба окруженной группировки — связник, который тут же передавал ее дальше — немедленная реакция группы Радовского и, одновременно, — информирование через других связников штаба 5-й танковой дивизии. Люди, участвовавшие в проведении операции, действовали оперативно. Все шло к тому, что задача будет успешно выполнена и управление 33-й армии, весь ее штаб, со всеми службами и архивом, окажется в руках немцев. То есть вначале в руках Боевой группы Радовского. И только потом — немцев. Но именно немцы вскоре все и испортили. Видимо, почувствовав напор прорывающихся и боясь, что им действительно удастся уйти через их оборонительные линии к Юхнову, немцы начали непрерывно атаковать и обстреливать из орудий и минометов колонну кочующего «котла». На дорогах курсировали танки, которые открывали огонь на любое движение в поле их видимости. Штабная группа почти вся погибла. А когда генерал потерял связь и управление дивизиями и группами оказалось полностью нарушенным, он просто поступил так, как должен поступить офицер. Степан видел, как это подействовало на Радовского. Тогда, в сосняке, они тоже едва не погибли под пулями автоматчиков, которые зачищали лес. И там уже началась другая война. И у курсанта Смирнова именно тогда мелькнула надежда уйти к своим. Вместе с Санькой Воронцовым. Вместе со старшиной. Не вышло. И выйдет ли теперь?
Степан слушал ночь. Разведка ушла вперед. Обе группы исчезли в густой темени предрассветья, растворились в тишине. А в поле, которое угадывалось по характеру тянувшего оттуда ветра и звукам, действительно ремонтировали какую-то технику. Либо немцы стояли на дороге, устраняя какую-нибудь поломку, либо…
Неожиданно, так что Степан даже вздрогнул и машинально плотнее прижал к телогрейке металлическую скобу откидного приклада «шмайссера», взревел мощный танковый двигатель. Дернул несколько раз на высоких оборотах и заработал мерно. Но это был не немецкий бензиновый двигатель. Моторы их танков работали иначе.
Рев мотора заставил залечь и обе группы разведчиков. Демьян Петров, услышав раскатистый запуск родной «тридцатьчетверки», присел и перестал дышать. Откуда здесь наши? Неужели наши? Кто там, на дороге? И куда они вообще вышли?
— Штырь, слышал?
— Демьян, наши, чи шо? — поднял голову Штыренко, изо всех сил вслушиваясь в глубину дороги.
Звук запущенного мотора застал их как раз в тот момент, когда они перебегали проселок, исклеванный гусеницами не то танков, не то тягачей. Разъезженные колеи смерзлись, образовав две глубокие траншеи. В одну из них и залег бежавший следом за своим командиром Штыренко.
— Бачь, командир, по-нашему гуторют.
— Хер поймешь, — прошептал сквозь стиснутые зубы младший сержант Петров. — Одно пока ясно: там, на дороге, «тридцатьчетверка»… и ее ремонтируют. А запустили для того, чтобы прогреть.
Теперь, когда двигатель танка был запущен и тишина была в одно мгновение разрушена, разведчики почувствовали себя свободнее. Звуки кувалды не прекращались. Обойдя заросли кустарника, танкисты увидели шагах в двадцати от дороги, ближе к перелеску, вывернутый в сторону хобот башенной пушки, очертания башни и кормы Т-34. Возле танка стоял немец с зажженным факелом. В каске с подшлемником, в шинели, повязанной то ли шарфом, то ли скрученным бабьим платком. Винтовку он держал под мышкой.
— Часовой. Греется, — зашептал, загораясь азартом, младший сержант Петров.
— Ты что задумал? Надо с Курсантом согласовать.
— А что тут согласовывать? Командир и сам сейчас наверняка о том же думает.
Тем временем возле танка шла работа. Возле распущенной гусеницы мелькали люди, одетые не то в телогрейки, не то в комбинезоны. Еще двое гремели кувалдой. Еще один обдалбливал гусеницу на другой стороне. Видимо, она вмерзла в землю. Слышались голоса. Звук работающего мотора заставлял говорить громко. Говорили на двух языках.
— Придержи, придержи!
— Да ты ж мимо серьги не бей! Один раз по железке, два раза по рукам… Работник, твою-раствою…
— Ничего не вижу. Скажи ему, чтобы повыше светил.
— Скажи ему… Он тебе по башке засветит…
— Kurt, sagie mir die genause Zeit?[4]
— Halb siben.[5]
— Beeilen Sie sich![6] — закричал еще один, высунувшийся из башенного люка. — Иван, бистро! Бистро! — И снова исчез, грохнув за собой люком.
За кустами хрустнула под ногой мерзлая трава. Танкисты замерли. Послышался легкий свист рябчика. Штыренко ответил. Подошли Воронцов и Николаев. Подошли тихо, даже дышали сдержанно, чтобы не закашляться.
— Что там? — спросил Воронцов.
— А вон, видишь? СПАМ. Танк ремонтируют.
— Так это же «тридцатьчетверка»!
— В том-то и дело.
— Откуда она здесь?
— Видимо, наши прорывались. Подбили. Трофей.
— Демьян, — сказал вдруг Воронцов, — как думаешь, он исправный?
— А вот сейчас гусеницу натянут, срастят и будет вполне исправная машина. Остальное они уже, похоже, отремонтировали. Слышишь, ломом тюкают? Это вторую гусеницу из грязи выдалбливают. Примерзла. А вон уже и бревна лежат. Сейчас гусеницу натянут и загонят танк на бревна.
— Значит, не спешат отсюда его угонять, — подсказал заряжающий.
— Значит, не спешат.
Стало развиднять. Засинелось внизу, где проходила неглубокая лощина.
Немцы загремели котелками. Вспыхнул за кормой небольшой костерок. Видимо, плеснули соляры.
— Kurt, — снова послышался знакомый голос, — bitte Speisekarte![7]
— Fleisch in Aspik! Und… Und Zwiebelsuppe![8]
— Sagen Sie mihr bitte, ist das Frahstuck im Preis inbegriffen?[9] — прорычала, высунувшись из люка, голова в мятой офицерской фуражке с наушниками, и возле танка раздался дружный смех.
— Что они там?..
— Меню обсуждают, завтрак, — коротко перевел Воронцов.
— Шутники.
— Интересно, что у них на завтрак? — поинтересовался Михайлов.
— Мясо заливное и луковый суп, — сказал Воронцов, не отрываясь от бинокля.
— А шо цэ такэ?
— Ты что, Штырь, не знаешь, что такое луковый суп?
— Та ни. Цэ я бачу. Мясо заливное…
