товар, добытый в бесхозных кладовых...
...сарай, земляной пол, коптилки на кирпичах. Всклокоченные женщины готовят еду, дети хищно следят за варкой - звереныши, голодные птенцы. Но заглянет чужой - и ему место, плошка горячего варева, слово доброе, а то и улыбка... Люди еще держатся, еще - люди...
...в проеме разбитой стены - трое. Прослеживают улицу... Увидели: подросток с винтовкой. Хромает к проему. Прыжок в обхват того, с оружием. “Отдай винтовку!” - “Нет!” Удар ногой в живот и сзади в спину, жертва рушится, выхватили винтовку, канули в тишину... Нет, не все уже люди...
Люди - воюют. Без штаба, без связи с “арийской” стороной, без постоянных баз. Уцелевшие боевые группы, разрозненные, скитающиеся, действовали каждая на свой страх и риск.
Страх - ничтожен, риск - безмерен, риск смертника: умереть без толка.
11 мая в боях на Гусиной улице погибли пятьдесят три повстанца из групп Шимона Кауфмана и Арона Хаима Каплана, на следующий день - сто тридцать три. То были трудные для немцев дни: нехватало отравляющих газов, приходилось опасно перестреливаться с евреями.
13 мая Струп доносил: “При ликвидации бункера... одна из женщин - как уже часто бывало - молниеносным движением выхватила из-за пазухи гранату и метнула в солдат, тут же спрятавшись в укрытия”. Это Сара Розенблюм, она погибла вместе с остальными, когда немцы, безуспешно потеряв часть солдат, взорвали бункер.
Описывая другой бой, за бункер пекарей на Валовой 6, генерал досадовал: “От схваченных евреев получить сведения о положении известных им бункеров невозможно”. Наверно, Струпу доложили о Билауэре: на вопрос “Где евреи?” тот ответил офицеру СС оплеухой и словами: “Вот тебе еврей, убийца!”. Билауэра тут же прикончили.
На исходе тринадцатого мая, около полуночи, выпала нам последняя радость: два часа советская авиация бомбила Варшаву. Евреи под грохот бомб пытались прорваться за стены гетто, мало кому удалось, но - ободрились, много ли еврею надо для
надежды? “Русские мстят за нас, они теперь будут часто бомбить, конец страданиям, нас выручат”, - чего только не говорили в убежищах гетто, забыв, что о налете в помощь восставшим евреям поляки из ППР просили Москву еще 21 апреля и только спустя двадцать два дня прилетели самолеты с бомбами, которые не всегда падали в нужные места, и с листовками, не содержащими ни единого слова об евреях. Но как бы там ни было, две тысячи немцев, говорят, убиты, горели казармы СС, склады, повреждена железная дорога. Спасибо вам, русские, за два часа немецкого страха.
Усугубляя панику, польские подпольщики утром четырнадцатого мая обстреливали с “арийской” стороны немецкое оцепление у стены гетто. Вспыхивали схватки с фашистами и в других местах Варшавы - эхом продолжающейся у евреев стрельбы: там боевики днем и ночью пробивались к стене, наружу из гетто. Но Струп отсекал выход и наверху и под землей – не пожалел генерал газа, в сто восемьдесят три канализационных
люка вогнал.
В операциях 14 мая участвовал высокий гость из Берлина, генерал-полковник СС фон Херф. Инспектирование было неслучайным: искры восстания залетали высоко. Беспокоился начальник имперского управления безопасности Кальтенбруннер, Гиммлер не раз вызывал Струпа к телефону. Начальник полиции и СС генерал-губернаторства Крюгер требовал от Струпа два отчета в день, а в верховном командовании армии генерал-полковник Йодль, наоборот, злился, что “эта свинья Струп” так многословно расписывает возню с горсткой ничтожных евреев, которых следовало прихлопнуть одним ударом. Полководцу, видно, не шло в ум, что нелепая еврейская заваруха в Варшаве - опаснейший соблазн всем покоренным народам. Вот почему Гитлер 10 мая потребовал к себе Франка с отчетом о положении в гетто. Вот почему, едва пробились в Европу слухи о войне в гетто (даже Германии подпольная “Ди Вельт” седьмого мая сообщила), - нацисты всполошились гасить, заминать: никакого восстания. Идет дезинфекция Варшавы, там жутко бушует сыпной тиф - это был первый вариант, затем газеты рейха открыли, что на гетто напали “польские бандиты”, а немецкая полиция спешит на помощь евреям... Позднее затянувшиеся бои в гетто объяснялись тем, что в гетто воюют не евреи, а немецкие мародеры. Одновременно пресса предостерегала “против гуманности в отношении евреев”, в оккупированную Польшу выехал с соответствующими лекциями один из крупнейших нацистских пропагандистов Адамовский. Губернатор Варшавы со своей стороны в очередной раз призвал население выдавать скрывающихся в городе евреев - энтузиасты не замедлили ответить приливом охотничьего азарта.
Дальновидный Гиммлер позаботился и об антисемитизме в других странах, правда, оригинальностью не блеснул: “Надлежит немедленно выделить людей, которые бы выискивали в Англии... сообщения об исчезновении ребенка, чтобы потом мы могли бы через наши радиостанции соответственно упомянуть о том, что... по-видимому речь идет об еврейском ритуальном убийстве”. Так он секретно написал Кальтенбруннеру 19 мая. Гиммлер поручил спровоцировать процессы “об еврейских ритуальных убийствах” в Венгрии, Румынии, Болгарии, России, Англии и Америке - это могло бы облегчить уничтожение евреев повсюду, и в варшавском гетто тоже.
Конечно, мне, стоящей у взорванной стены, в бледно-красной известково-кирпичной пыли, напротив веселого фотографа и потного автоматчика - мне письма Гиммлера прочесть не было дано, и я не знала, как Берлин обеспокоен варшавскими евреями. Но могла бы догадаться: мы воевали до неприличия долго.
Рвались в гетто наши “коктейли”, свистели наши пули, казалось бы, ниоткуда - ведь гетто стало пустыней развалин после того, как Струп пятнадцатого мая взорвал последнюю группу домов. “Бывший еврейский район прекратил существование”, - торжественно провозгласил генерал и салютом подвигу немцев взорвал большую синагогу Варшавы - знаменитое творение итальянца Маркони в стиле немецкого неоренессанса.
16 мая в двадцать часов пятнадцать минут Струп официально завершил “великую акцию”. Он оставил на территории гетто батальон полиции выискивать и добивать повстанцев, сам же приготовился пожинать плоды триумфа. Его ждал в июне сорок третьего года Железный крест 1 класса (а в пятьдесят первом году - польский суд и смертная казнь). Но едва повернулся генерал грудью к наградам, как за спиной у него ожило умерщвленное гетто.
...Меня похоронили в подвале на улице Милой. Мы три часа не подпускали немцев к бункеру. Тогда они взорвали дом, он последний торчал среди развалин, и вот пятнадцатого мая Милая вся стала по колено победителям, под рухнувшими стенами размозженные, задушенные лежали еврейские боевики.
Мы все были мертвы, мы идеальными трупами пролежали сутки, а к исходу шестнадцатого мая среди убитых я обнаружилась живой.
Под чьим-то липким скрюченным телом, полузадохнувшаяся, руки зажаты камнями, в уши вдавлена тишина, песок во рту, под щекой - вонючее тряпье, а головы не повернуть - волосы засыпаны. Тьма. Я крикнула - звук взошел и сник. Могила. Я шевельнулась - чуть-чуть, потом сильнее.... Освободила руку, другую... Обрывая волосы, отодрала голову от земли. Чернота сгустилась, поплыла гудя, воя, мигая искрами... Стихла, застыла, погасла, и зыбко пробилась издали струйка света. Постепенно откопавшись, я поползла туда сквозь завалы камней, по трупам, по остриям битых кирпичей. Пыль драла горло, бил горький кашель. Кажется, сочился кровью нос, кажется, рвотой крутило нутро - не помню. Помню: камни, куски дерева и железа, мертвая нога в сапоге, помятая каска, - наконец, глыба у выхода, из-за нее - свежий продух, помню затхлость земли, свои искромсанные ногти, всплески радуг в глазах и свет разрытого отверстия - выкарабкалась...
Отдышалась...
Огляделась.
Каменная бездыханность разрухи, бельмо пустого неба, сумерки, звенящая тишина. И - скрежет шагов.
Они шли от улицы Заменгофа. Каски, высокие сапоги, немецкие мундиры. Я замерла: авось, минуют... Или мимоходом пальнут в труп? А почему они без автоматов? Еще хуже: не убьют, мучать будут... Они подходили, высокие на фоне неба, молодые. Говор... По-еврейски! И я увидела за поясом у одного револьвер, у другого гранату, нашу, самодельную! Я взмахнула рукой. Шолом (привет), ребята! Воюем? Да, сказали они, охотимся за немецкими патрулями, открытым боям конец, но мести нет конца, ночи - наши.
