...Корчак несколько раз сам подавал на себя в суд: когда необоснованно заподозрил девочку в краже, когда сгоряча оскорбил судью, когда выставил расшалившегося мальчишку из спальни и т.д.
<...> В этом не было и тени позы...
“Я категорически утверждаю, - писал Корчак в книге “Дом сирот”, - что эти несколько судебных дел были краеугольным камнем моего перевоспитания как нового “конституционного” воспитателя, который не обижает детей не потому только, что хорошо к ним относится, а потому, что существует институт, который защищает детей от произвола, своевластия и деспотизма воспитателей”.
Корчак пишет сказки, книги о воспитании...
Он создает “Малый Пшёгленд” [“Маленькое обозрение”], первую в мире печатную газету, делающуюся не
И. НЕВЕРЛИ:
Мечта - это жизненная программа, сказал как-то Корчак. Ее не всегда удается осуществить до конца, но пытаться нужно обязательно. Он давно мечтал о своеобразной детской трибуне... <...> ...хороший вкус, чуткость к правде, потребность в ней и смелость в ее высказывании необходимо прививать и развивать с малолетства. Для этого надо дать детям собственные газеты, которые они будут вести сами.
<...> Успеху способствовали сам замысел и личность редактора. Дети... в “Малом Пшёгленде” почувствовали себя дома, нашли убежище своим чувствам, мыслям, переживаниям, нашли общий путь и своего Мессию. Доктор, добрый всемогущий Пандоктор, знал их язык и привычки, умел работе придавать прелесть игры, а мелочам - значимость.
Дело удалось, в общем, потому, что было дружно, честно и необычно. Например, редакция... Маленькие девочки с куклами, школьники младших классов и старшие подростки. Приходили не только с рукописью, но и за советом, с идеей или предложением, на занятия в удивительных кружках, как “Кружок дружбы”, “Клуб романистов”, “Мастерская изобретателей”... <...> Редакция? Клуб? Консультация? Кто знает, наверно, немножко и того, и другого, и третьего.
Веселее всего бывало по четвергам, когда приходил Пан доктор. Побеседовав то с одним, то с другим с глазу на глаз, он затем рассказывал сказки и анекдоты, затевал игры, чтение стихов, иногда танцы. И, наконец, гвоздь программы, заветная мечта каждого из нас - в кругу ближайших сотрудников отправиться вместе с Корчаком в колбасную по соседству есть сосиски. Здесь рождались самые блестящие идеи, принимались важнейшие решения.
А первые редакционные конференции, когда в зале спортивного общества совещались столичные корреспонденты, несколько сот мальчиков и девочек!..
Старый доктор, казалось, играл с ребятами. Но за этими играми скрывалась работа и точность слаженного умного механизма. В этом, как и во всем, что делал Корчак, была концепция и техника, была ведущая идея и ее исполнительный механизм, продуманный до мельчайших винтиков...
Постоянным корреспондентам вручали памятные открытки. <...> С цветами, в знак памяти и признания со стороны редакции, и с фруктами - в благодарность за заслуги... [87,1978, № 3, с. 235- 236].
Я. КОРЧАК:
Вот спят дети. Куда мне вести вас? К великим идеям, высоким подвигам? Или привить самые необходимые навыки...
Тишину сонных дыханий и моих тревожных мыслей нарушает рыдание. Я знаю этот плач, это он плачет...
Редко, но бывают дети, которые старше своих десяти лет. Эти дети несут напластования многих поколений, в их мозговых извилинах скопилась мука многих страдальческих столетий... Не ребенок плачет, то плачут столетия... Я подошел к нему и произнес решительным, но ласковым шепотом:
- Не плачь, ребят перебудишь.
Он притих. Я вернулся к себе. Он не уснул. Это одинокое рыдание, подавляемое по приказу, было слишком мучительно и сиротливо. Я встал на колени у его кровати и... заговорил монотонно, вполголоса.
- Ты знаешь, я тебя люблю. Но я не могу тебе всего позволить. Это ты разбил окно, а не ветер. Ребятам мешал играть. Не съел ужина. Затеял драку в спальне. Я не сержусь. Ты уже исправился. Ты становишься лучше.
Он опять громко плачет. Утешение иногда вызывает прямо противоположное действие.
- Может быть, ты голоден?..
Последние спазмы в горле...
- Поцеловать тебя на сон грядущий?
Отрицательное движение головы.
- Ну, спи, спи, сынок.
Я легонько коснулся его лба.
-Спи.
Он уснул.
Боже, как уберечь эту впечатлительную душу, чтобы ее не затоптали в грязи жизни? [106, с. 239- 240].
И.НЕВЕРЛИ(1939г.):
Когда объявили мобилизацию, Корчак вынул из нафталина свой майорский мундир и попросился в армию... Начальники в соответствующих инстанциях... обещали, но мало что могли сделать в невообразимом хаосе, ...что предпринять для защиты родины?
На Варшаву падают первые бомбы. Сквозь их грохот... люди услышали знакомый... голос: у микрофона польского радио снова стоял старый доктор... Это не были уже сказочные радиобеседы из области “шутливой педагогики” для взрослых и детей”. Старый доктор говорил об обороне Варшавы... о том, как должны вести себя дети в различных случаях опасности...
Варшава пала... В “Доме Сирот”... разбитые окна позатыкали, заклеили, чем пришлось, однако осенний ветер гулял по залу. Дети сидели за столами в пальто, а Доктор был в офицерских высоких сапогах, в мундире. Я высказал удивление по поводу того, что все еще вижу на нем эту униформу, вроде ведь он никогда не питал к ней особого пристрастия, напротив...
- То было прежде. Теперь другое дело.
- Пан доктор, но это же бессмысленно. Вы провоцируете гитлеровцев, мозоля им глаза мундиром, которого уже никто не носит.
- То-то и оно, что никто не носит, это мундир солдата, которого предали, - отрезал Корчак...
Он снял его только год спустя, вняв настойчивым просьбам друзей, доказывавших, что он подвергает опасности не только себя, но и детей. Во всяком случае, стоит вспомнить о том, что он был в годы оккупации последним офицером, носившим мундир Войска Польского [87,1978, №3, с.238-239].
В этом мундире Корчак в сороковом году пошел хлопотать о возвращении детям подводы с картофелем, реквизированной властями во время перевода Дома Сирот на территорию еврейского гетто. Его арестовали. Из тюрьмы Павьяк Старого Доктора вырвали (под залог) старания его бывших воспитанников и деятелей гетто [103, с. 397].
А. ШАРОВ:
В книге “Право детей на уважение” Я. Корчак писал: “Берегите текущий час и сегодняшний день... каждую отдельную минуту, ибо умрет она и никогда не повторится. <...> Мы наивно боимся смерти, не сознавая, что жизнь - это хоровод умирающих и вновь рождающихся мгновений”.
Вся история “Дома сирот” в варшавском гетто свидетельствует, как глубока была убежденность Корчака во всем этом. Он делал все невозможное - ничего возможного уже не оставалось, - чтобы каждое мгновение было здесь чуть счастливее, нет, не счастливее, а чуть менее страшным. До последнего дня в
