Это – путь.
На этому пути, Валерий, ты добился главного – тебе не надо никому объяснять кто твой друг. Мы о себе сами все знаем – поэтому будем и впредь искать точки, где сможем оказаться с тобой рядом. Не стану говорить – «вокруг тебя», иначе ты окажешься к кому-то спиной.
А ты этого стесняешься.
Руслановой —?
(1989)
Признание в любви – вещь наркотическая. Затягивает моментально. Главное – начать. Я решаюсь:
– Нина!
Так будет лучше всего.
«Уважаемая Нина» – пресно и стерто. Что, однако же, не значит, что я не уважаю тебя. Вот спроси меня: «Ты меня уважаешь?», и я скажу: «Я тебя жутко уважаю, Нина!»
«Дорогая Нина!» – еще хуже. Похоже на письмо из редакции молодежной газеты. Так можно обратиться к любой из Нин. А ты – единственная.
Я бы желал написать «Любимая!», но честь дамы… но сплетни… тем более вдруг их не будет!.. Впрочем, пусть они застрелятся.
Итак, Нина!
Уважаемая, дорогая и любимая!
Помнишь ли ты, когда именно начался наш роман?
Когда ты стрельнула мне в самое сердце?
«Короткие встречи»? «Лапшин»? «Знак беды»?
Или когда мы – втроем, чтобы не было сплетен! – сидели у меня на кухне и говорили о высоком, для чего все-таки открыли ту бутылку, и наша беседа еще более одушевилась, и ты сказала мне всю правду про этих гадов-режиссеров, и тем более про операторов, и особенно про художников, и, конечно, про композиторов, хоть бы они нормальную музыку писали.
Или по телевизору, когда тот тип брал у тебя интервью, а ты все время с ним не совпадала – не соглашалась, не отрицала, а отвечала так, как играешь, – перпендикулярно.
Этот твой перпендикуляр летит всегда вроде бы как Бог на душу положит. Но при этом всегда попадает в нужную точку. В яблочко. То есть прямо в мое сердце, Нина!
И откуда у тебя эта дивная сипотца?
Но лучше всего ты умеешь хохотать!
Но еще лучше – тосковать.
Но еще лучше – возмущаться. Тут тебе нет равных в нашем кино. А равных нашему кино – нету.
Но особенно я люблю тебя, когда в очках, когда ты похожа на училку младших классов; эта училка сказала мне, когда я в младшем классе учился: «А ну, положь этот яблок!»
Так и сказала.
Нина! Друг мой, товарищ и брат!
Критики все про тебя напишут, разложат, обоснуют и объяснят природу, которую нельзя объяснить. Они проведут параллели, употребят слова «проникновенно», «духовность», а самые обученные скажут еще о «нутряном». Это свой «яблок» они грызут честно.
Пусть разбираются, а я тебе скажу главное.
Что-то ты давно не звонишь! Только честно, Нина: у тебя что, кроме меня кто-то есть? Учти: любят тебя миллионы, но я ближе живу.
Если бы я только мог написать что-то достойное тебя!
Но – невозможно. Это означало бы, что я достиг неслыханного совершенства. Разве только запустить программу «Каждому пишущему – отдельное место среди классиков к 2000-му году».
Но что-то в этих программах есть кладбищенское…
Лучше – о любви!
Нина! Я люблю тебя всей смелостью человека, женатого на другой артистке. Впрочем, недавно ей тоже один сценарист печатно признался в любви. Тонкий ход! Они думали, что, если публично, так никто ничего не заметит.
Ах, Нина! Как же гениально ты угадала свою фамилию!
Кстати, Грибоедов тоже любил Нину. Недаром я всегда чувствовал в себе что-то от классика.
А в общем, если о настоящей любви, то ты, Нина, конечно же, народная артистка. Я не о звании – его дадут. Или дадут другим. Дело не в этом. А в том, что раз народная – значит, и моя. Но если моя – при чем здесь остальной народ?
По-моему, изящное рассуждение.
на.
Я люблю тебя, Нина Русланова. Будь бдительна.
