быть, это парашютисты? Или наши высадили десант?
— О если бы… Если бы хоть на неделю наши выгнали отсюда немцев. Тогда спаслась бы и мама, и все другие несчастные. — Голос Клары дрожал.
Обнявшись, девушки еще крепче прильнули к окну, еще внимательнее прислушивались к стрельбе за городом. И вдруг она оборвалась. Как-то сразу, будто по команде. Затем снова прозвучало несколько одиночных выстрелов.
Подруги не отходили от окна. Стрельба больше не возобновлялась. Тихо в городе. И людей не видно. Ни во дворах, ни на улице. Как будто не утро сейчас, а поздняя ночь.
— Ни души, — тихо сказала Лидия Леопольдовна, — люди попрятались по домам.
— Хоть бы дедушка пришел, — отозвалась Клара. — Может, он знает, что это за стрельба.
Но Иван Михайлович все еще не приходил. Прошел час, второй наступил с момента, когда отзвучали последние выстрелы. Девушки стали волноваться. Встревожилась и Лидия Леопольдовна. Несколько раз, накинув платок, выходила за калитку, выглядывала на улицу и, наконец не выдержав, надела пальто и отправилась искать мужа.
Она увидела его в конце улицы и быстро пошла навстречу, готовая обрушиться на него с упреками. Но, увидев мужа вблизи, растерянно остановилась: он шел медленно, тяжело волоча ноги по глубокому и неутоптанному снегу.
— Не заболел ли ты? — испугалась Лидия Леопольдовна.
— А-а? — остановился Иван Михайлович, с трудом переводя дыхание и глядя на нее каким-то странным, остановившимся взглядом. — Заболел, говоришь? Все возможно, Лида. Все возможно… А ты куда собралась?
— Да куда же? Искать тебя иду. Ждали, ждали, а тебя все нет да нет, время-то теперь знаешь какое? Засиделся где-то?
— Да-а… засиделся… Клара, наверно, волнуется?
Лидия Леопольдовна услышала в его голосе что-то необычное, задержала на нем тревожно- испытующий взгляд:
— Да что случилось? Скажи ради бога, что произошло?
— Нет уже у Клары матери. Сирота она теперь.
— Боже мой! Как же это?
— Расстреляли их сегодня в лесу.
— Женщин?!
— И женщин и детей.
— Ой, горе-горькое! Да что же это делается на белом свете! — застонала Лидия Леопольдовна. — Что мы скажем Кларе?
— Не скули! — строго сказал дед.
— Да как же не скулить — кричать хочется. Что будет с бедной девочкой?
— Вот это меня и мучает. Ну что я ей скажу? Правду? Правда убьет девочку. А врать? Боюсь, она догадается… Ты послушай, что я надумал. Все утро слонялся по городу и нашел человека с подводой, который свезет нас в Рудню к Оксане. Подбери какие-нибудь вещички на обмен, и я поеду с Кларой. Она побудет у Оксаны как внучка ее. Это уж мы с ней обговорим там…
— Но надо же что-то сказать девочке, — тихо проговорила Лидия Леопольдовна.
— Скажем, что люди спаслись, партизаны напали на немецкий конвой, отбили арестованных и увели их в лес, — ответил Иван Михайлович.
— Да, да. Так лучше…
Старики дошли уже до своего дома.
— Погляди-ка, — кивнул Иван Михайлович на окна, — видишь, прилипли обе к окошку, только что не выскочат. Забыли, совсем забыли об осторожности.
X
Клару не пришлось долго убеждать. Она цеплялась за малейшую надежду, ждала добрых вестей и, конечно, поверила, что стрельба, которую они слышали, — это был бой партизан с немцами. Она поверила Ивану Михайловичу, потому что хотела верить в спасение матери.
Казалось, девушка успокоилась. Однако через короткое время Иван Михайлович увидел, что она, пригорюнившись, неподвижно сидит у окна и думает о чем-то. Потом вдруг встала и начала одеваться.
— Куда ты, Кларочка?
— Хочу сбегать домой, может быть, мама ищет меня, — нерешительно ответила она.
— Да что ты надумала? Ведь ее нет дома. Раз ее отбили партизаны, значит, домой она не вернется.
— Но мама ведь не знает, где я. А вдруг она пойдет меня искать?
— Послушай меня, дочка, — раздумчиво и тихо заговорил Иван Михайлович. — Никак этого не может быть, чтобы сейчас твоя мама даже близко к вашему дому подошла. Далеко она теперь, в лесу, в безопасности, с партизанами. Если ты хочешь быть вместе с мамой, я рано утром отвезу тебя в Рудню, к нашему близкому другу — тете Оксане. В деревне мы найдем возможность связаться с партизанами и переправить тебя к маме. А сейчас ты должна быть терпеливой и спокойной, никуда не бегать, на улицу не показываться ни в коем случае. Ты поняла меня, Кларочка?
— Поняла, дидусю. — Клара тяжело вздохнула…
На рассвете Иван Михайлович и Клара уехали в деревню.
На улице повалил густой снег. Окна затянули морозные узоры. Нина стала растапливать печку.
— Грустной уехала от нас Клара… — печальным голосом сказала Нина.
— Где уж ей быть веселой, — отозвалась бабушка. — Время страшное, а девочке приходится слоняться по чужим людям.
— А может, вернется еще ее мама, а, бабуся?
— Вряд ли. С того света еще никто не возвращался.
Нина словно предчувствовала этот ответ, но, услышав, испугалась.
— Почему ты так говоришь? Разве партизаны не отбили евреев, не увели их в лес? — спросила она дрожащим голосом.
— Нет, внученька, нет…
— Почему же вы не сказали об этом Кларе?
— А зачем ей говорить такое?
— Как — зачем? Должна же она знать правду!
— Горькая правда для нее хуже сладкой лжи. Будет ждать, надеяться, верить. Может, и переживет, это лихолетье. А скажешь ей правду сейчас, навряд ли хватит у нее сил перенести такой удар.
Ошеломленная страшной вестью, Нина долго смотрела на бабушку. Что же это получается?.. Значит, можно сказать неправду? И то, что партизанам удалось отбить арестованных, — это вымысел. Пусть добрый, но обман. Ну, а партизаны? Есть ли они в ближних лесах? Может, и разговоры о партизанах — утешительные выдумки. Верьте, мол, люди, что вас не бросили на произвол судьбы, что в лесах есть партизаны, которые отомстят немцам за все их злодеяния.
Кто же знает правду? Кто скажет правду? Анапрейчик? Он говорил тогда о разгроме немцев под Москвой. Не может быть, чтобы он ничего не знал о партизанах. Если они есть, он обязательно должен знать!..
На другой день, сразу после обеда, Нина пошла к родственникам Анапрейчика. Она толком не знала, что скажет, когда встретится с Василием Григорьевичем. И только оказавшись во дворе, вдруг подумала, что разговаривать придется при посторонних, и остановилась, не зная, войти в дом или вернуться. Что ответить, если спросят: зачем пришла? Разве спросить, что слышно про Ленинград? Но об этом тоже нельзя говорить при посторонних. Василий Григорьевич предупреждал…