— Нина, — окликнули ее со двора, — заходи, чего боишься, собаки у нас нет.
Это тетя Наташа, мамина приятельница. Теперь уже никуда не денешься, хочешь не хочешь, а зайти надо.
— Здравствуйте!
— Добрый день. Ты ко мне?
— Да… И к вам, и не к вам. Мне нужен Василий Григорьевич.
— Василий Григорьевич! — удивилась женщина. — Его у нас нет. Он в Киев подался к своей семье.
— Вот оно что… — разочарованно сказала девушка. — И давно?
— С неделю назад. А у тебя дело к нему?
— Да… Я слышала, что он встречался на фронте с дядей Вадимом, — как-то сразу выдумала Нина и сама удивилась своей находчивости. — Хотела спросить, не говорил ли чего дядя Вадим про маму.
— Впервые слышу, — пожала плечами женщина, — мне казалось, что он был на фронте не под Ленинградом. Да ведь Василий Григорьевич был у вас. Почему же ты тогда не спросила его о дяде Вадиме?
— А меня не было дома, когда он приходил, — быстро ответила Нина и, попрощавшись, ушла со двора.
«Чуть не влипла, вот дуреха, — ругала она себя, идя домой. — И как это я раньше не подумала, о чем говорить, если встречу Василия Григорьевича при посторонних».
Ледяной ветер вихрился ей навстречу, осыпая лицо колючими снежинками. Она то и дело низко склонялась или отворачивалась, пряча лицо от холодной, ледяной крупы.
Выйдя из переулка, где жили родственники Анапрейчика, и, повернув налево, она услышала сквозь завывание ветра словно бы кто-то позвал ее. Вгляделась. Да это сестра отчима — Ольга Осиповна!
— Куда это тебя понесло в такую непогоду? — спросила тетка, удивленно глядя на Нину.
— Ходила к Василию Григорьевичу.
— Ну и что, не застала дома?
— А вы откуда знаете?
— Я встретила его, когда он уходил из Щорса в Киев искать свою семью. А не дед ли послал тебя к Анапрейчику? — улыбнулась Ольга. — Может, велел сказать что-нибудь важное, может, не доссорился с ним до конца?
— Да нет, я сама пошла. Василий Григорьевич, когда был у нас, рассказывал о делах на фронте, и я хотела узнать, нет ли чего нового. Может быть, наша армия уже к Ленинграду подходит?
Улыбка исчезла с лица Ольги Осиповны. Она печально посмотрела на Нину.
— Пока немцы здесь, от мамы вестей ждать нечего. Что делается в Ленинграде — это нам неведомо, а вот что у нас творится…
— А что у нас творится? Мало ли тех ужасов, что успели они натворить?
— Страшные дела творятся, Ниночка.
— Значит, правда, что расстреляли в лесу женщин и детей?
— Не только их. — Ольга Осиповна оглянулась по сторонам и, склонившись к самому лицу Нины, сказала: — Позавчера фашисты сожгли в нашем районе четыре села.
— Ой! Не Рудню ли?
— Нет, не Рудню. Сожгли дотла Елино, Мостки, Млынок и Муриху. Одни черные печи торчат.
— Это все в Елинских лесах?
— Да.
— А за что?
Ольга Осиповна осмотрелась вокруг.
— Партизаны как следует насолили оккупантам. Ну, а люди из тех сел поддерживали партизан.
У Нины радостно засветились глаза.
— Вот оно как! Значит, правду говорили, в лесах есть партизаны.
— А ты что, сомневалась?
— Да как вам сказать? Ходили слухи, что в лесу партизаны помешали немцам расстрелять женщин и детей, а потом оказалось, что это не так. Погибли и женщины и дети.
Ольга Осиповна тихо сказала:
— Может статься, партизаны и не знали, что фашисты готовят такое злодейство. Впрочем, трудно судить, как это было… Может, партизаны не успели, а может, и не располагали нужными силами.
Они подходили уже к базарной площади. Оставалось повернуть за угол, пройти каких-нибудь пятьдесят шагов до дома Нины, но Ольга Осиповна, не дойдя до поворота, стала прощаться.
— Разве вы не к нам?
— Обязательно зайду. Только в другой раз. А сейчас не могу, спешу на работу. Поцелуй Лялю, пообещай, что скоро буду и принесу ей гостинец.
Она собралась было идти, но Нина снова остановила ее:
— Тетя Оля, а у вас нет еще каких-нибудь книжек почитать? Таких, какие раньше приносили?
— Поищу. Думаю, кое-что найдется.
XI
Слухи о жестокой расправе карателей над крестьянами в селах распространились по городу позже. Поэтому, когда Нина сказала деду и бабушке, что немцы сожгли в Елинских лесах четыре села, ей сразу не поверили. Лишь через несколько дней дед, вернувшись с работы, подтвердил: сожжены, оказывается, село Елино и три хутора близ него.
— И за что, господи, такая напасть на людей? — воскликнула Лидия Леопольдовна.
— За то, что помогают партизанам, — неожиданно резко ответила Нина.
— Полицаи говорят, — заметил Иван Михайлович, — что во всех этих селах перебиты и разогнаны полицейские гарнизоны, а на линии Бахмач — Гомель пущено под откос несколько эшелонов.
За этими разговорами и застала их Ольга Осиповна. Она принесла Нине книжку, а своей любимице Ляле немного сахару. Девочке год и три месяца, она уже начала ходить, с каждым днем становилась все забавней и весело лепетала. Ольга Осиповна очень любила и как могла баловала малютку.
Пока тетка здоровалась и раздевалась, Нина успела заглянуть в книжку.
— Тетя Оля, — протянула она разочарованно, — я думала, это про партизан.
— А ты почитай получше, — обернулась к ней Ольга Осиповна, — тогда и партизанские думы увидишь в ней. Давно ли читала «Кобзаря»?
— Признаться, я не все читала, лишь отдельные стихи.
— Тогда обязательно прочитай всю книжку.
Лидия Леопольдовна опасливо заговорила:
— Следует ли теперь зачитываться такими книжками? Еще зайдут, сохрани бог, немцы да найдут — не оберешься неприятностей.
— Из-за этой книжки неприятностей не будет. Это шевченковский «Кобзарь». Одна из немногих книг, которую даже немцы запретить не могут при всем желании.
Нина села за стол и принялась за чтение. Лидия Леопольдовна хлопотала по хозяйству.
— Не знаете, — спросила она через некоторое время Ольгу Осиповну, — что с теми несчастными, чьи хаты сожгли фашисты.
— Вы имеете в виду елинцев?
— Да.
— Точно не знаю. Говорят, там сейчас настоящая война.
— Где, в селах?
— Да нет. В Елинских лесах. В госпиталь столько немецких солдат навезли, раненых и обмороженных, девать некуда.