верх над ромеями.
– Будто можно иначе?
– Почему же нет? Если на самом деле возвратят пленных и покроют убытки, вот и будет верх над ними. Не о том должны сейчас думать, братья. – Князь поднялся и обвел взглядом мужей, словно хотел убедиться: все ли тут свои, может ли им сказать то, что надумал. – Знаете, почему я просил у веча согласия занять нетронутые земли и соорудить вежи и остроги по Дунаю? Представляю себе это так: должны выйти тиверским народом к самому Дунаю и стать на нем непоколебимой твердью. Ромеи там, под Константинополем, построили Длинную стену. Мы воздвигнем ее здесь. И этой стеной будете вы, мужи Тиверской земли. Ты, Вепр, ты, Чужкрай, ты, Ратибор, все наидостойнейшие, кто здесь, кто там, в Черне, в старшей дружине нашей. Хотите знать, почему именно на вас возлагаю надежду? Скажу.
И он не стал скрывать, что было до этого лишь тайным намерением. Здесь действительно все свои, друзья-мужи, верные побратимы. А от побратимов негоже прятать даже самые тайные мысли.
Мужам не надо было объяснять, что такое нетронутые земли, чем богато и соблазнительно Подунавье. Они и объездили его, и исходили, даже исползали, охотясь. Время пришло сказать другое: кого награждает князь землями в Подунавье, какими хочет видеть те волости и каким их владельцев.
– Желаю, чтобы каждый из вас, получив удел, взял на себя сооружение вежи и острога при ней. Помните, вам надлежит не только стоять на границах – жить, поэтому сделайте все, чтобы вести хозяйство. Людей будет достаточно, воспользуйтесь этим и возведите надежные тверди. А еще запомните – волости ваши должны стать настоящей стеной против ромеев, не ограничивайтесь сооружением острогов и веж, посадите в своих уделах тиверский люд – челядь, поселян, даже татей, если они откажутся от разбоя. Это будет ваша самая надежная твердь.
– Славно! Мудро и славно!
Князь поднял руку: он не все еще сказал.
– Хочу видеть вас надежной опорой на границах, а значит – опорой земли и стола. Поэтому повелеваю: идите и утверждайтесь, будьте властелинами и заодно – воеводами, каждый со своей вежей и со своей дружиной. А когда утвердитесь, тогда и спросим ромеев: зачем ходили на нашу сторону и что искали на нашей стороне?..
– Правду говоришь, княже! Пусть славится Тиверь и тиверская мощь на Дунае!
– Хвала князю Тивери! Слава и хвала!
Сколько пили той ночью, столько и провозглашали здравицы своему предводителю. Довольны были услышанным.
Даже когда выехали на рассвете на ловы, посматривали на своего князя, словно спрашивая: «Правда ли это? Не приснилось ли нам спьяну?» А Вепр и вслух спросил:
– Сколько уделов им давать, Волот?
– Сколько заложим крепостей, столько будет и уделов. – И уже погодя добавил: – Для тех, кто заслужит княжескую ласку после, тоже оставлю землю.
– Понимаю. Мы первые, но не последние. Не осудишь, если поинтересуюсь еще одним?
– Говори.
– Тиру ты за кем оставляешь?
– За собой.
– Тогда просил бы выделить мне земли, которые прилегают к устью Дуная.
Волот пристально, изучающе посмотрел на него:
– Почему?
– Пусть и там будем соседями.
Князь не спешил соглашаться. Не потому, что у него были другие намерения (у него, правду говоря, не было). Какая-то неуверенность, что-то похожее на недоверие шелохнулось в душе Волота от слов Вепра: «Пусть и там будем соседями».
– Учти, это опасное место. Может, одно из самых опасных.
– Или я похож на того, кто ищет тихого места? Зато сейчас уже вижу, какую ловушку устрою там ромеям. Придет время – будет у меня в устье Дуная свое пристанище и свои лодьи в пристанище. А построю лодьи – и ромеи присмиреют. Увидим тогда, кто у кого будет спрашивать позволение ходить по Дунаю. Если не берешь устье себе, отдай мне. Или кого другого найдешь, кто сделает то, что задумал я?
«Скор мой воевода, ничего не скажешь. Вот только не слишком ли далеко забегает? А впрочем, кого в самом деле поставить в устье Дуная, если не Вепра?»
XVII
Все, что следует сделать в Соколиной Веже, делает челядь, все, за чем нужно присмотреть, присматривают работники. Старая Доброгнева все время проводит с Богданкой, печется только о нем. Даже ночью не дает себе покоя, выходит во двор и молится, обращаясь к небесам:
– На море, на океане, на острове Буяне живут-поживают три брата ветра. Один – который любит гулять в краях северных, второй – в восточных, третий – в западных. Повейте сильнее, ветры буйные, выньте печаль из сердца отрока, снимите с глазонек Богданки злую болезнь – златеницу. Слышите, ветры буйные? И тебя прошу, Заря-зарница, матушка наша вечерняя, ночная и утренняя. Как ты выводишь на небо солнце ясное, бьешь-побиваешь, насмерть поражаешь мечами-самосеками мрак ночной, пусть точно так же будет повержена хвороба Богданки. Пусть будут мои слова тверже, чем камень, острее меча-самосека. Что задумано, то пусть и сотворится.
Всматривалась в небеса и молилась, а помолившись, на все четыре стороны поклонилась и пошла спать. Ведь ранехонько надо встать и пойти ни свет ни заря к роднику, набрать в нем заряной водицы – той, что с ночи никто не взбалтывал, что приняла в себя посланные с неба росы и предрассветные туманы. Смотришь, найдется хоть одна капелька живой воды, той, что ждут не дождутся.