«Да, матушка. Плохо, и очень. Но не потому, что больна».
«Тогда почему же?»
Не решалась открыться и еще больше страдала от этого.
«Там… – решилась наконец и залилась румянцем. – Там, у отца, сидит витязь, люб он сердцу моему, давно вижу его и во сне и наяву».
«Господи! Что слышу от тебя?»
«Матушка моя! – заплакала девушка и упала на колени. – Матушка добрая и золотенькая! Не гневайтесь на меня и не наказывайте меня. Потому что ничто не поможет. Лучше сделайте так, чтобы витязь этот остался у нас на ночь и потом, до тех пор, пока не признаюсь ему, от чего сгораю. А если, матушка, не найдете способ задержать его в нашем остроге, то там, в водовороте речки, найдете свою дочку».
Хозяйка испугалась и встревожилась не меньше, чем ее Жива. Да и где найдешь такую мать, чтоб была врагом своему дитяти. И пошла в гридницу, и заговорила гостя. А беседуя, поняла, что другой такой пары, как ее дочка и этот витязь, не сыскать во всем белом свете. Они, словно два цветка в саду царь-девицы, будет горе, и большое горе, если не останутся вместе.
И увивалась около гостя, и к столу приглашала. Когда же согласился отобедать, поспешила накрыть стол, позвала на трапезу мужей острога, семью свою, и среди них – привороженную чужинцем Живу.
Там он и увидел ее впервые, а уж как увидел и заговорил, понял: вот кто призывал его через горы, поэтому не стал медлить за трапезой и сказал девушке, что не возвратится за горы без нее.
«Я согласна, витязь, назваться твоей женой, – ответила ему Жива, – но ставлю одно условие: сделай так, чтобы могла ездить через горы к отцу-матери в гости».
На все соглашался и обещал. Почему бы и не пообещать? Земля его хотя и за горами, но не за далекими. По эту сторону гор отец Живы соберет народ, проложит путь до самого хребта, по ту – это же сделает его, Яровита, отец. А с перевалом и сам управится. Что ему, витязю, при молодости и силе? Или не сможет разрушить камень, или не сровняет гору?
Так мечталось, да не так вышло. Уже заканчивал дорогу через гору, как почувствовал страшную жажду. А неподалеку – слышно было – шумел, маня своей прохладой, поток. Вот он и пошел туда напиться. Долго и сладко пил, потом сел на коня и погнал его к отцовскому и материному жилью над Прутом. Не ощущал в себе каких-то перемен, ничего странного не замечал за собой. Подъехал к отцовскому жилищу, постучал в ворота, а его не пустили во двор.
«Кто ты?» – спросили через оконце.
«Разве не видите? Яровит!»
«Проезжай мимо, человече, если выдаешь себя за Яровита. Наш Яровит – молодец из молодцев, а ты, не будь сказано к ночи, сыч из пущи и старец под сто лет».
«Что ты мелешь? – разгневался Яровит на челядника. – Позови князя, если тебе сычи снятся».
«Нет нужды звать».
«А я велю: зови!» – громыхнул булавой в ворота.
Послушался челядник, пошел в дом, и оттуда появился вместе с князем-отцом. «Голос вроде Яровита, – говорил, идя следом, – а лицо – страшно и говорить какое».
Князь тоже вначале приоткрыл окошко, посмотрел через него и, как челядник, спросил у Яровита: кто он, чего хочет.
«Вы что, отец, – хотел возмутиться Яровит, а получилось жалобно. – Шутите со мной или заколдовали вас тут всех? Говорю же, Яровит я, сын ваш!»
Князь приоткрыл окно, слышно, разговаривают с челядником: «Не только голос, конь тоже Яровита. А в седле чужой и страшный человек. Что же делать? Боги светлые и боги ясные, подскажите, что делать?»
И думал дольше, чем следовало, и колебался больше, чем пристало князю, а потом сказал: «Переночуй, муж, где-нибудь, а к нам приедешь завтра, как настанет день».
«Да разве сейчас глубокая ночь?» – хотел было крикнуть Яровит, но не крикнул, больно стало ему, да так, что и голос пропал.
Покрутился у ворот и повернул коня к лесу. Там было у них тырло, а при нем халупа для челяди, которая ходила в летнюю пору за овцами. В той халупе и заночует.
Добравшись до жилья, все ходил, раздумывал в отчаянии. Возможно ли такое: родной отец не узнал, в дом не решался пустить на ночлег. Что же произошло? «Не только голос, конь тоже Яровита, – говорил челяднику, – а в седле чужой и страшный человек». Неужели это правда? Неужели так изменился?
Ощупал себя раз, другой и замер: с ним что-то не так. Приплюснутый нос, изрезанное глубокими морщинами лицо. Видно, и вправду похож на сыча из пущи.
Как же это произошло? Чья злая сила встала на их с Живой пути?
Выбежал во двор, под месяц и звезды, хотел сесть на коня, но сразу же удержал себя. Куда податься? Что делать? Кто признает его теперь? Остается взять себя в руки и ждать дня, а днем и сам поймет, что произошло.
О сне нечего было и думать. Лежал, уткнувшись изуродованным лицом в сено, и мучился, ворочался с боку на бок и не мог сомкнуть глаз. А на рассвете отвязал коня, вскочил в седло и поехал к горному озеру.
Пока добрался – и солнце выглянуло из-за горы, брызнуло яркими лучами на плес. Подъехал к горному озеру, заглянул в него – и глазам не поверил: на него смотрел старый-престарый, и вправду столетний, дед. Красоты, которая слепила когда-то девкам глаза, как не бывало. Щеки запали, лицо, лоб прорезали глубокие морщины. И рот провалился, подбородок заострился. Лишь глаза светились прежним молодецким блеском и сила в руках чувствовалась не меньшая, чем до сих пор. Поднялся, оглянулся и, выхватив меч, с лютой злостью взмахнул им. Стройная елочка, та, что была ближе к воде, упала, подкошенная ударом.