Люция вырвала руку и закрыла ему рот ладонью: — Молчи! Ничего больше не говори! Пусть сохранится иллюзия, единственный светоч….
— Люция, ты не так меня поняла тогда.
— Молчи, Вальди, молчи! Скажи, неужели ты так никогда и не любил меня? Ничего не испытывал, кроме братской любви? Ничего, что напомнило бы тебе… ту… былую любовь…
Вальдемар молчал. Они встретились глазами. Взгляд Люции был умоляющим, взгляд Вальдемара — безмерно усталым, но решительным.
— Ничего, Люци… — сказал он.
— Боже мой! А я все же надеялась, я так люблю…. Вальди, ты же целовал меня, неужели ты забыл?
— Прости за те минуты… Я как-никак мужчина, и ты… взволновала меня… но это не любовь…
— Значит, в твоем сердце нет места для меня? И нет места чувствам ко мне?
— В моем сердце — братская любовь, и печаль, и боль, и сочувствие, и желание счастья тебе… И потому я…
Ее смех был страшен:
— И потому ты не советуешь мне идти за Юрека?
— Нет. Но я боюсь за тебя…
— Тогда спаси меня! Захоти, возжаждай… прикажи, чтобы я стала твоей женой! Не сомневайся, я буду преданной рабой!
Вальдемар молчал.
— Но ты ведь не прикажешь, правда?
Он молчал.
Люция подошла к нему, опершись на стол обеими руками, склонилась к его лицу:
— Я выбрала Юрека, потому что он любит меня, знает все обо мне, знает о моих страданиях… и хочет дать мне утешение. Матери у меня больше нет, она теперь Барская. Жить с тобой и дедушкой в этом замке? Нет! Юрек меня любит. Я буду жить для других, может, и выдержу…
Слезы покатились по ее щекам.
— Почему я не могу дать тебе счастья, почему? — воскликнул Вальдемар столь печально, что Люция вздрогнула.
— Это судьба… — прошептала она и не смогла, продолжать — рыдания душили ее.
Вальдемар поцеловал ей руку, и девушка медленно вышла из кабинета.
Она бежала по коридорам, через залы, эхо ее рыданий жалобно отдавалось в пустых покоях.
Оказавшись в зале портретов, Люция включила свет.
Остановилась перед портретом Стефании, взглянула ненавидяще, прошептала зло:
— Это все из-за тебя!
И долго смотрела на портрет умершей Сначала глаза её источали яд, пламя, страх, потом взгляд Люции смягчился и осталась лишь необоримая печаль. Она прошептала:
— Да, он твой… навсегда твой…
И понурила голову.
Ненависть ее прошла, побежденная взглядом Стефы, Люция вздрогнула, заслышав приближающиеся знакомые шаги.
Скрыться было некуда.
Гордо выпрямившись, она подошла к двери и открыла ее.
На пороге стоял Вальдемар.
Их взгляды вновь скрестились. Пристыженная Люция опустила веки. Они молча разминулись, Вальдемар вошел в зал, Люция кинулась в коридор.
Добежав до лестницы, она вдруг остановилась на цыпочках вернулась назад и, приподняв опущенную Вальдемаром бархатную портьеру заглянула в зал: Вальдемар смотрел на Стефу так. словно клялся ей к верности навек.
Люция, сдерживая рыдания бесшумно вернулась в коридор и пошла прочь.
ХLV
Свадьба Люции и Брохвича должна была состояться и Париже, в середине января? княгиня Подгорецкая была единственной опекуншей Люции. Они вместе жили в Париже — после решающего объяснения с Вальдемаром Люция сразу же уехала за границу и не хотела возвращаться на родину.
Приближалась решающая минута, Люция словно бы пребывала в летаргии. Отчаяние и страх перед будущим разрывали ее душу. Порой она стряхивала оцепенение, тогда в ней пробуждалась неприязнь к Брохвичу и отвращение к себе. Ежи она считала виновным за то, что он упорно хочет видеть ее своей женой, себя — что приняла, его предложение, а Вальдемар в ее глазах становился демоном, повергавшим ее в бездонную пропасть.
И она, и Ежи слепо бредут по краю этой пропасти, над бездной горя и печали, бредут, изгнав из душ все укоры совести. Чему быть, того не миновать. Лишь бы все кончилось скорее. И нет силы, способной спасти, излечить их обоих…
В такие минуты Люция снимала с пальца кольцо писала Ежи длинные письма, прося освободить ее от данного слова, — но ни одного из этих писем так и не отправила, разрывая их в мелкие клочья.
Страх все сильнее овладевал ею, вливал по капле яд, увлекал в пропасть.
Порой в ней вспыхивал отчаянный протест, крик боли рвался из глубины сердца. Из ее памяти пропадал Брохвич, словно унесенный ветром осенний лист, даже Вальдемар отодвигался куда-то во тьму, ничего не оставалось, кроме тупого безразличия.
Порой вспыхивала мысль о самоубийстве — но тут же пропадала, так как являлась скорее плодом буйной фантазии и некоего любования собственной драмой, чем реальным намерением. Люция не считала, что смерть — это выход. Она, несмотря ни на что, жаждала жить.
Пани Идалия Эльзоновская, официально обручившаяся с графом Барским, приехала в Париж и явилась к дочке, но встретила такой прием, что сразу приняла твердое решение не приезжать на свадьбу Люции.
Впрочем, Люция и сама не желала ее присутствия. Из близких и друзей на свадьбу были приглашены лишь княгиня Подгорецкая и граф Трестка с супругой.
Люция с радостью пригласила бы и пана Мачея, но он прихварывал и не смог отправиться в дорогу.
Люция не желала ни во что вмешиваться, и всеми приготовлениями к свадьбе занимались княгиня и Рита.
До дня бракосочетания оставалось всего несколько дней.
У Люции был такой вид, словно ее собирались живьем замуровать в стену. Ее тревога и страх достигли апогея. Она пылала внутренним жаром, думая о предстоящей свадьбе так, как чахоточная о смерти, стоящей у постели Увидев ее, Брохвич испугался и впервые с момента обручения задал себе вопрос:
— Что я делаю?!
Перед ним встал призрак грядущей беды, неминуемой, безжалостной. Ежи мучился, совесть его бунтовала против собственных намерений, но у него не было сил отказаться от Люции.
Он удалился, чувствуя, что сердце его обливается кровью.
Люция сидела в своем будуаре, застывшим взглядом глядя в высокое окно, за которым шумела жизнью и весельем парижская улица.
Внезапно она встрепенулась, удивленно глядя на дверь, встала.
В дверях стоял Богдан Михоровский, серьезный, спокойный, совсем не такой, как всегда.
Он чуть заметно улыбался, уверенный в себе, в его глазах светилась решимость.
От него веяло удалью и силой.
