большому удивлению Круза, нашлись хозяева. С дробовиками. И с пулеметом «Виккерс», смонтированным на грузовике.
Идиллия быстро превратилась в продуманный ад. Грузовик с пулеметом словно сдернул чеку — и изо всех щелей полезли аборигены, неведомо как пережившие налоксон и прежние давосские поиски. Аборигены были бородаты, ободраны, грязны и весьма огнестрельны.
За Эдинбургом у Крузова «хаммера» оторвало миной задний мост. А каталонец Висенте, расшвыряв гранаты, полез в рукопашную, и его развалили чуть не пополам здоровенным тесаком из расплющенной арматуры. Побратим Висенте, Отунья, обезумел и кинулся на помощь — а Круз с Ваваном кинулись во дворы, полезли по кустам. Затем бежали, шли и брели на восток всю ночь, а поутру завели «харлей», промасленно хранившийся в гараже особняка с садом, и помчались на юг.
Менять транспорт пришлось еще дважды. Сперва потому что Ваван, патологически любивший никелированную мощь, намешал в бак трефного, и «харлей» тихо исчах посреди трассы, выпустив облако копоти. Потом из-за промоины в асфальте, выбившей шаровую опору и уткнувшей кургузенький «датсун» в канаву.
По пути на север, в спокойной радости, Круз видел только траву и небо. А в суматошном бегстве на юг — кости. Англия была завалена ими. На обочинах, в пабах, в ржавеющих авто на обочинах. В супермаркетах, за стойками пабов, в гаражах и телефонных будках. Ваван хихикал и пинал черепа. Ваван с детства был мелкой гопотой — расхлябанный, длиннорукий, скабрезный. Точь-в-точь шнырь из питерского двора с редкими волосьями грязно-рыжего колера, с бородавками, потной ладошкой и вечно перекошенным, ухмыляющимся ртом. Вот только происходил не из питерского двора, а из Пфальца, куда его родители перебрались из Казахстана. Круз, не любивших советскую эмиграцию во всех проявлениях, Вавана едва выносил. В особенности когда Ваван хрипло выпевал блатное, мешая русское с немецким и, вовсе загадочно, с идишем. Но Ваван прилично стрелял и был сверхъестественно чуток, а также умел вовремя и безошибочно удрать. Когда пробирались на юг — теперь медленно и осторожно, боясь всего и поминутно озираясь, — Круз странно привязался к нему. Будто к старой шкодливой собаке, грызущей тапочки, перхающей и огульно смердючей — но своей, привычной и домашней. Еще Ваван умел сшибать кроликов из рогатки, мгновенно их свежевать, не пролив зря и грамма вкусной крови, и затем, приговаривая, запечь с перцем и шафраном.
В Дувре Ваван взорвал таможню вместе с тремя бородачами, зачем-то палившими по Вавану из автоматического оружия. Круз Вавану не мешал, но упрекнул за промедление. Крузу не хотелось оставаться на земле хорошей травы ни минутой более. Сунуться в туннель они более не рискнули, но нашли яхту, отличную посудину крейсерского разряда тонн в пятьдесят, и перебрались на ней через Ла-Манш. Выбравшись на пирс в Кале, Круз заметил, что жители Англии вполне довольны собой и своей жизнью и звать их в Давос, ей-же-ей, не стоит.
— А хуля им! — отозвался Ваван и сплюнул сквозь зубы.
Францию миновали бестревожно — если не считать нудного дождя, барабанившего но стеклам трое суток кряду. А вот на подъездах к Давосу Круз слегка озадачился, в особенности когда увидел на обочине недавно сгоревший джип, с кем-то обугленным, недовывалившимся из дверцы, а затем — заброшенный пост, где успели угнездиться лисы. Круз приготовился к худшему. Но чего он не ожидал, так это толстой Люции с М-16 через плечо.
— Вернулись, свиньи? Лазили все лето, а нам за вас расхлебывать? Дармоеды! Мы, женщины, сумели справиться! И обойдемся без вас, тупых вояк.
Ваван хотел дать ей леща и чуть не схлопотал пулю в глаз. А Круз вздохнул и пошел искать Дана. И нашел его в лаборатории, ожесточенно переливающим зелье из пробирки в пробирку. Дан осмотрел Круза печально и возвышенно изрек:
— Андрей, человечество гибнет! Только мы можем его спасти!
Круз внимательно, внимательно осмотрел Дана. Глаза того были на удивление чистые, ясные, здравые.
— Что, бабы теперь правят? — спросил Круз осторожно.
— Ты не понимаешь! Не в этом дело! Я проанализировал статистику рождаемости. Мы вымираем, Андрей. Вымираем! Несмотря на все наши усилия, через три поколения от нас ничего не останется. А от банд, рыщущих на наших окраинах, ничего не останется уже через два поколения. Я построил модель! Если не будет лекарства, если тот же процент детей будет рождаться больными — мы вымрем!
— Мы следы боя видели, когда подъезжали. Опять хорваты? — вставил Круз.
— Но я знаю выход — единственный оставшийся выход! — крикнул Дан. — Мы должны найти вакцину! Я разработал тест! Мы должны найти тот самый штамм, который дал начало остальным, ту основу, которая есть у всех. Я спроектировал тест! Если штамм окажется активным к нему — значит, мы нашли! Я уверен — он есть где-то там, откуда зараза пошла по миру, где-то в русских степях, в бывших бактериологических лабораториях! Я ждал тебя, Андрей, — с тобой вместе мы сможем найти его! Ты ведь знаешь эту страну, ты ведь родился в ней?
— Да, да, конечно, — пробормотал Круз. — Только мне сейчас надо, меня ребята ждут, но я скоро буду, правда!
— Возвращайся вскоре. Я жду! — приказал Дан величественно.
Михай отыскался на восточном посту, заслонявшем выход из долины. Михай был небрит, несвеж и нетрезв. Перед Михаем стояли бутыль кирша, уже наполовину пустая, и три банки с тушенкой.
— У меня цинга, — сообщил Михай и длинно выругался.
— В чем дело? — спросил Круз.
— Зубы шатаются. Мои зубы, — сообщил Михай. — Два месяца консервов, мерде. Кто мы им — свиньи? Они знают, что мы не будем в них стрелять.
— Что происходит? — спросил Круз, бледнея. — Лейтенант, встать! Доложить обстановку!
Михай смерил Круза взглядом, ухмыльнулся, но все же встал.
— Происходит полное дерьмо, мой капитан. Не очень умные женщины решают, кого кормить, а кому идти прочь. Они убили двух ваших солдат, мой капитан. Они не дают нам свежей еды. И требуют работать.
— Производителями? — осведомился Круз.
— Дерьмоуборщиками.
Круз замолчал, глядя на клочок мяса, застрявший в Михаевой щетине. Затем сказал:
— Михай, я вижу, что дерьмо. Чуть Вавана не пристрелили, вместо приветствия. Но это мы за свою глупость расплачиваемся. Империю строить вздумали. Я рад, что ты живой, Михай. Очень рад.
Михай взял со стола стакан, посмотрел на свет — вроде чистый, — поставил, налил.
— Спасибо, — сказал Круз.
— Хлеб возьми, — сказал Михай, садясь. — Мой Франсуа печет. Хоть что-то свежее.
Молча уселись. Круз выпил. Закусил хлебом. Хлеб был подгорелый, но вкусный.
— Я тебя ждал, — сказал Михай. — Это кабаре мне надоело. Хуже, чем в Ницце.
— И ты уже придумал, куда податься?
— Ты уже с Даном говорил?
— Говорил, — сказал Круз осторожно.
— Он не псих.
— Я верю, что он не псих.
— Он, может быть, прав. К тому же мы вышли на связь с русскими. Они на Дальнем Севере. В городе Аптит.
— Апатиты, — поправил Круз.
— Пусть Аптити. Они готовы нас принять. Мы обогнем Скандинавию. Если Дан прав — а он может быть прав, — мы хоть что-то сумеем сделать для этого мира.
Круз внимательно посмотрел на Михая. На то, как тот держит стакан — ровно, уверенно, хотя страшно пьян. На прищур, на морщинки у глаз. На седину.
— Сделать для мира — это хорошо, — сказал Круз.
Эту ночь он провел на посту. Вымылся холодной водой, побрился. Долго смотрел в зеркало — на старика. На того, кто бессмысленно добрел по беспокойной жизни до седины, почти не думая и не
