ночь перед боем. Несчастная плоть, которая виновата в моей невыносимой двойственности. Я, должно быть, уснула, глядя на дождь, скользящий по стеклу.
6 часов 30 минут утра восьмого октября. В палате начинается подготовка к сражению. Быстрый туалет, на меня надевают белую хлопковую рубашку, делают несколько уколов, и наступают последние предоперационные минуты. Мое сознание уже затуманилось. Медсестра дает мне последние указания. В последний раз я мочусь по-мужски, бросаю последний взгляд на то, что называется членом, на этот маленький жалкий кусочек плоти.
Входят санитары, высокие и сильные. С легким презрением они спрашивают:
— Этого, что ли, везти?
Они катят носилки по коридорам, голова у меня слегка покачивается, и у меня нет сил ни думать, ни решать. Меня кладут на стол, привязывают, раздвигают мне ноги, и я вижу анестезиолога со шприцем в руках, доктор внезапным жестом останавливает его. В зеленом элегантном хирургическом одеянии доктор Т. склоняется надо мной.
— Вы забыли, что я всегда хочу увидеть своих пациентов до анестезии?
Я чувствую свежий запах, идущий от его бороды.
— Все пройдет хорошо. Через три часа все будет позади.
Его лицо исчезает. Яркий свет, льющийся с потолка, ослепляет меня. Я чувствую, что вокруг меня женщины, только женщины, повсюду женщины. Я засыпаю, что-то говорю, но что — не могу вспомнить, потом проваливаюсь в небытие.
Я слышу голоса. Говорят, что я все время дергалась. Внизу живота какое-то жжение. Я уже в кровати. Еще несколько секунд, и я ни о чем не могу вспомнить. Меня, кажется, оперировали, но я не чувствую своего тела, только жжение внизу живота и более слабое — на сгибе руки.
— Не двигайтесь. Это капельница. Теперь я замечаю полную медсестру, которую я видела накануне.
— Ну что, просыпаемся? Все хорошо… Мне хочется двинуться, скинуть одеяло, посмотреть, но она не позволяет.
— Вы теперь девушка, все в порядке.
Как это странно и забавно! Она сказала: «Вы девушка», словно я только что родилась. Я думала, что будет гораздо больнее. Кажется, я вела себя беспокойно, и меня пришлось усыплять второй раз. В горле пересохло, но пить нельзя. Над моей головой бутылка с красной жидкостью — это моя кровь. Операция длилась четыре часа, но все мне говорят, что она прошла удачно.
13.30. Доктор Т. мне улыбается. Я слышу, как он произносит:
— Великолепно!
Итак, я родилась 8 октября 1974 года в 13.30.
С этой мыслью я засыпаю.
Вечером я просыпаюсь с ясной головой. Мне так хотелось бы знать, как это выглядит. Свободной рукой приподнимаю одеяло, но я зашита, как фаршированный цыпленок, ничего не видно. Медсестра делает мне замечание:
— Вам вставили зонд, все в порядке. Не двигайтесь.
Мне так хотелось бы увидеть, и мне совсем не страшно! Я просто хочу посмотреть. Я знаю, что доктор Т. сказал: «Великолепно!» Я упиваюсь этим словом и вскоре засыпаю. Уже во второй раз я засыпаю как женщина. Я знаю, что я девушка, и мой сон становится другим, я чувствую себя защищенной, счастливой, беззаботной, меня не мучает совесть. Нет больше страха, полная свобода. Я не знаю, как другие пережили эти первые минуты после такой операции, когда понимаешь, что твое желание осуществилось. Я читала в дневнике одного англичанина, прооперированного в 1972 году, что у него было такое ощущение, какое, наверное, бывает у кота, успевшего выпить все молоко. Мне кажется, что я подобна зеркальной глади моря Безмятежности, где-то высоко-высоко. Спать, будучи девушкой, чувствовать это жжение и эту боль!
Следующие дни более тяжкие. Приходит кинезитерапевт, он будет заниматься со мной восстановительными упражнениями. Он заставляет меня встать, хотя я еле держусь на ногах. Гимнастика, боль, гимнастика. Ко мне никто не приходит, не приносит цветов, но я получаю письмо от матери. Она ничего не спрашивает о моем счастье, ругает меня за какой-то давно забытый пустяк, пишет нескончаемые строки о каких-то мелочах. Она пишет мне в эту клинику, не зная, что это за больница и что это за операция и что она стала матерью девушки. Я плачу. Этот половой орган — это моя жизнь. Страдала ли она настолько оттого, что не смогла мне его дать, чтобы иметь право на эту суровость?
На улице нескончаемый дождь, внутри у меня — постоянная боль. Прошла неделя. Сегодня мне снимут швы. Однако я по-прежнему ничего не могу увидеть, у меня больше нет ниток, нет зонда, я гораздо меньше страдаю от болей, но я все так же забинтована. Надо подождать.
Хирург любуется своей работой. Медсестры комментируют, стоя вокруг. Наконец-то я могу увидеть себя в зеркале. То, что я вижу, кажется мне столь нормальным, что мне даже нечего сказать. Есть некоторая припухлость, но это меня не беспокоит. Мне объясняют, что шов будет незаметен, как только волосы отрастут. Доктор Т. протягивает мне какой-то инструмент и объясняет, как им пользоваться в течение некоторого времени, чтобы придать большую гибкость и эластичность влагалищу. Он рекомендует мне быть осторожной, и вдруг я слышу невероятную фразу:
— Это, наверное, фантастически приятно, когда в тебя проникают… До свидания, Мод.
Меня зовут Мод, теперь уже окончательно и навсегда. В первый раз я плачу от радости.
Уезжаем, Мод, все кончено: Брюссель, дождь — все позади. Однако я переоценила свои силы, я иду, согнувшись, словно только родила. В поезде какой-то мужчина уступает мне место. Мне нравится эта женская слабость, пояс, больно сдавливающий живот и бедра. Никто у меня не просит документов, я проезжаю границу невидимкой.
Безупречное сальто ангела совершилось: прыжок из одного пола в другой, от Жана к Мод. Какая-то женщина возвращается на такси к себе домой в Нейи. Это — новая Ева, освеженная осенним дождем.
Я прикасаюсь к Надежде.
Кристина хочет посмотреть. Моя единственная настоящая подруга, моя семья в мире проституции, любуется розовым шедевром, привезенным из Бельгии. Мне страшно. Ее мнение более важно, чем мнение медсестер и даже врача, потому что Кристина знает, каким должен быть женский половой орган в нашей профессии. Я раздеваюсь, она испускает крик удивления:
— Вот это да! Он сделал даже губы. Потрясающе! А шов где? Покажи.
Она отходит немного в сторону и рассматривает издали, потом вблизи и затем на грубом уличном языке выражает свое восхищение.
— Б… Я не могу прийти в себя, этот тип сделал тебе настоящую кошечку. Я никогда бы не поверила, я думала, что он тебе сделает дырку — и привет. Но как же это красиво!
Мы отпраздновали с Кристиной это событие огромным бифштексом, о котором я и сейчас помню. Огромным бифштексом из вырезки и огромным стаканом бордо. Это рождение женщины вызвало у меня волчий голод. Теперь я счастлива и буду спать спокойно в ожидании решающего вечера.
Кристина смотрит на меня по-другому, не только взгляд, но даже ее манера говорить со мной изменилась. Теперь я принадлежу к их клану, я стала такой же, как они. Четыре недели понадобились мне для восстановления сил, но к первому декабря у меня кончились деньги. Кристина поругалась со своим «дружком», которому она теперь выплачивает только еженедельный минимум. Я чувствую что, несмотря на опасность, она стремится к свободе. Сегодня вечером я должна возвратиться к своей работе. Рановато для моего состояния, но мне нечем заплатить за квартиру. Если бы я могла подождать, я бы нашла чудесного принца с изящными манерами, который любит, но не платит, то была бы любовь одного вечера, одной свадебной ночи, когда я рассталась бы с девственностью, но эти мечты несбыточны.
Вместо этого я иду на панель надо заплатить за квартиру. Если бы у меня был настоящий друг, я бы ему предложила эту ночь, но я одинока. Никогда раньше я не чувствовала такого одиночества. Вокруг меня только сутенеры, только проходимцы, стремящиеся лишь использовать девушек. Уж конечно, не среди них я, женщина, выберу своего первого мужчину. Они были бы очень довольны, но я знаю, чем это кончится.
