Когда в коридоре я сталкиваюсь с другими девушками, то их отсутствующий взгляд вызывает у меня неясный страх. Дипломат сказал мне: деньги там можно грести лопатой, если вести себя правильно. Я видела женщину с пустыми глазами, которая тащила за собой вуаль, словно какую-то тень. Я видела амазонку, затянутую в черную кожу, всю в заклепках, с кнутом в руке. Кругом были тени девушек — созданий этого странного мира, мира абсурда. У деревьев в парке Монсо в лучах зимнего солнца такой же отчаявшийся вид.
Быть проституткой совсем нелегко. Но в доме мадам Леа надо было еще играть какую-то роль, нечто совершенно неестественное. Все эти девушки были несчастны, я это почувствовала. Что я стремлюсь здесь найти, в этом сумасшедшем мире секса? Еще больше печали? Я сама, наверное, мазохистка, но я об этом ничего не знала. Это мне еще предстояло узнать. Я чувствовала себя комедианткой. Сначала я играла Мод и кое-чему научилась. Но все это не имело ничего общего с той ролью, которая меня ожидала. Дипломат доволен. Шесть рабочих дней в неделю, я произведу «переворот» в этом доме для умалишенных. Ни одна девица не стоила меня. «Исключительные вещи не делаются с простыми девчонками». Он обещает мне много денег, поездки, рестораны, может быть, даже документы, а также поездку в Англию, в страну, где зарабатывают очень много. Пока что у него одни расходы, и он требует компенсации. Я отдаю ему все, что сэкономила, со слезами на глазах. И вот я, как другие, — «повязанная» девка, печально смотрю на своего сутенера, который вечно куда-то спешит.
— Ты меня любишь хоть немного?
— Я надеюсь, ты не Дама с камелиями, потому что я — не Арман Дюваль. Я нигде не учился нежностям. Ты должна только зарабатывать деньги для своего «дружка».
И он ушел. У него были дела, он даже не подумал заняться со мной любовью. Печальная Джоконда тридцатых годов, Мод, ставшая женщиной в семьдесят четвертом, ты останешься жалким существом, не способным даже возненавидеть то, чем ты занимаешься.
Первая роль у мадам Леа: рабыня.
Богатый клиент. Мод стоит на четвереньках, а Сидони хлещет ее плеткой. Она бьет все сильней и сильней, чтобы богатый клиент получил максимальное удовольствие.
Мне больно. У меня нежное тело, и у меня мало сил. Иначе я бы вышвырнула этого типа в окно. Я красивая страдающая рабыня, целующая ноги своему господину.
Он боится инфекции, поэтому делает все сам. Рабыня имеет право только целовать ему ноги и сносить побои.
«Я принадлежу к низшей расе во веки веков», — говорил Артюр Рембо. Мне кажется, что эти слова относятся ко мне. Моя спина покраснела от ударов, колени болят, и я дрожу от нервного перенапряжения. Мой дебют оказался очень трудным. С первым клиентом я не справилась, и вот почему. Крупный симпатичный мужчина открыл дверь и плачущим голосом произнес: «У меня нет денег». Я должна была тотчас же влепить ему пощечину, но я не знала правил игры.
Итак, я «рабыня». Мне полагается теплая ванна с особым шампунем, который снимает боль. Проходят пятнадцать минут, и господин зовет меня вновь. «Рабыня» должна получить вознаграждение, мне протягивают бокал с шампанским. Но это не шампанское. Господин помочился в бокал рабыни, которая должна это выпить, икая и бросая полные ненависти взгляды на своего мучителя. Он меня укрощает.
Сейчас он уходит в своем костюме бизнесмена, утонченного буржуа, оставляя мне небрежно четыре тысячи франков. Сколько же он заплатил, интересно, Сидони? Десять тысяч? Эта дрянь Сидони с удовольствием изуродовала мне спину, и бокал шампанского — ее идея. Я — новенькая, и поэтому меня удалось провести. Теперь я буду осторожнее. Во всяком случае, попробую. Нельзя допустить, чтобы на мне отыгрывались. Те, кто сумел сопротивляться в доме мадам Леа, покинули его очень быстро.
В тот день с самого утра мне дали слабительное, надо было удовлетворить одного махозиста, любителя сюрреалистического искусства. Знаток этого дела устроился в ванной комнате, на синтетической подстилке, в ожидании момента, когда из моего тела на него потечет желанная жидкость. Этот рафинированный месье желает, чтобы от него пахло фекалиями. Он хорошо платит за такие игры и их последствия. Я беру деньги и отмываю свое отчаяние.
Ничего этого я не знала, не представляла себе всю глубину отвращения, бесстыдство и смехотворность подобных сцен.
Глядя на нормальных, простых людей, влюбленных или просто прохожих, которых я встречаю на улице, я думаю о том, что они скрывают какие-то постыдные сексуальные пороки. Я не верю больше никому, не верю в невинность людей с тех пор, как прохожу стажировку в доме мадам Леа. Уличная проституция, гостиницы, свидания, работа, будто на конвейере, — ерунда по сравнению с тем, что происходит в этом доме. Там с тобой случаются приступы отчаяния и дикого смеха — в зависимости от ситуации. Но смеемся мы редко, только в минуты отдыха.
Невозможно смеяться над Гастоном. Он влюблен в свой член, он шизофреник, но не знает этого. Он разговаривает со своим членом, словно с младшим братом:
— Он меня никогда не обманывал, мой малыш.
Гастон намотал на член банковские купюры и закрепил их резинкой. Мне нужно их снимать по одной, и они будут моими. Гастон заказал для своего члена специальное золотое обручальное кольцо. Он носит такое же, но поменьше, на безымянном пальце.
Нет ничего смешного в разговорах Гастона со своим членом в обручальном кольце. Ты говоришь себе, как и все остальные девушки в этом доме, что, может быть, пока эти кретины здесь, они не изнасилуют малолетних, не причинят зла еще кому-то, и, таким образом, наше присутствие здесь, возможно, не так уж и бесполезно.
А инженер? Он любит, чтобы большими щипцами его сжимали во всех наиболее чувствительных местах. Он требует, чтобы колючую проволоку использовали как банную рукавичку. Настоящее гестапо! Я боюсь, что меня может вырвать от стыда. Нужно мучить этого идиота для того, чтобы он кончил. Но бывает и похуже.
В одной из комнат висит веревка, она протянута через кольцо для люстры на потолке. Я уже достаточно помучила клиента, и теперь моя задача — повесить его, так как я — «палач». Это очень тонкая работа, поскольку, стягивая веревку, нельзя ошибиться даже на долю сантиметра. Такая ошибка может стоить жизни клиенту. При правильном натяжении веревки у клиента происходит оргазм.
Я не похожа на своих коллег. Я плохо сплю, просыпаюсь вся в поту, потому что слышу визг и рычание и вижу во сне все эти кошмары. Я вижу девиц, затянутых в шкуру леопарда, веревку с повешенным на ней клиентом. Начинаю сходить с ума за пять тысяч франков в день минус комиссионные для мадам Леа.
Но судьба меня спасает. Муж мадам Леа был арестован на месте преступления, которое не имело ничего общего с сутенерством. Тем не менее мадам Леа должна сократить свою деятельность, она оставляет только двух девушек для экстренных случаев, а меня, бедную стажерку, отсылает обратно на Елисейские поля. Там я вновь обретаю способность улыбаться, провожу иногда по десять часов в полицейском участке. Мои товарки и клиенты с Клеридж просты и благожелательны.
Я вновь могу вздохнуть и подсчитать свои сбережения. Конечно, состоянием это не назовешь. Сто пятьдесят или двести франков с клиента — немного, но зато деньги принадлежат мне. У меня больше нет «хозяина». Нет Дипломата. Мне удалось уйти из Булонского леса, вырваться из среды транссексуалов, у меня есть несколько подружек. Это, конечно, еще не самый высший уровень, но уже неплохо. Могло быть хуже, могло быть лучше. Я избежала самого худшего. Я живу вдали от кошмаров.
Однако счастье длится недолго. Происходят разборки между гангстерами. Дипломат меня находит, поскольку ему нужна ширма. Мафиозные группировки А и Б обнажили оружие, один из его корешей убит. Я не знаю, ни за что, ни кем убит, да и не должна этого знать. Я должна только подчиняться. Я становлюсь оруженосцем. Его П 38-й всегда в моей сумке для большей надежности. Мы ходим с ним из бара в бар, из ресторана в ресторан. Это очень опасно.
Я рискую, меня могут случайно убить. Я шлюха человека, за которым идет погоня. Надо опасаться лифтов, автомобильных стоянок, подвалов, входов в метро, машин, которые обгоняют… В моей сумке этот черный револьвер, который в любой момент может понадобиться моему сутенеру. Во что они играют, эти мафиози? Мне кажется, что они делят между собой Париж. Все девчонки объяты страхом. Дома свиданий пустеют, клиенты боятся, и доходы уменьшаются. Пока они не поделят всю территорию города, мы всегда
