сафари, только вместо ружья фотоаппарат. Иллюзия экзотики и острых ощущений. Что касается Заиры, и экзотику, и острые ощущения она нашла в объятиях молоденькой жены одного из местных властителей.
Представив себе два сплетенных женских тела, Джулия почувствовала отвращение и одновременно злость. Оба хороши, и Заира, и Лео.
– А ты как с ними оказался? – спросила она подозрительно.
– Я был там по делам и встретил ее случайно, – как-то слишком небрежно бросил Лео.
Джулия подумала, что вся эта цепь совпадений могла оказаться вовсе не случайной, но предпочла не докапываться до истины.
– Впрочем, мне это неинтересно, – словно испугавшись, что докопается до нелицеприятной правды, сказала она.
– Вот это мудрые слова, – сказал Лео, вставая и подходя к ней.
Он обнял ее и нежно погладил грудь, как перед этим Заира.
– Маркиза тебя точно так же гладила, – заметил он. – Это был прилив нежности, единственная дозволенная ласка или только начало любовной игры, которая должна была закончиться близостью?
Он спросил это полушутливо, но в его тоне Джулия уловила подозрение. Лео был по-настоящему влюблен в нее. Особенная, не такая, как все, – умная, красивая, чувствительная – она всерьез увлекла его. Увиденная им сцена возбуждала любопытство Лео, интриговала. Подозрение придавало таинственность их отношениям, он сам не знал, хочет ли он знать правду.
– Ты мне не ответила, – сказал он.
– И не намерена отвечать.
– Почему?
– Имею право, – с шутливой торжественностью ответила она, – потому что сказанное мною может быть использовано против меня.
– А если я буду настаивать?
– Тогда я прямо отвечу тебе, что это не твое дело, – резко ответила Джулия, – как не мое дело, что там у тебя было, есть или будет с твоей женой.
Короткая ночь любви кончилась, а с ней и сладостный обман. Жестокая действительность вступала в свои права.
– Я готов тебе все рассказать, – немного растерявшись, сказал Лео.
– А я и так представляю себе, как ты перед ней по струнке ходишь.
Слова Джулии задели Лео за живое.
– Я боюсь, что у нас ничего не получится после всего этого, – сказал он.
– Я тоже так думаю.
– Почему ты такая непредсказуемая, Джулия, такая переменчивая?
– Когда гаснет свет звезд и просыпается жаворонок, – нараспев произнесла Джулия, – когда тьма отступает за горизонт, приходит время недоверия, потому что ночь – для удовольствий и иллюзий, день – для подозрений.
– Это относится к Заире? – спросил Лео.
– Это ни к кому не относится.
«Как доказать ему, – подумала Джулия, – что я не испытываю к Заире физического влечения? Что в наших отношениях нет ничего предосудительного? Как объяснить, чтобы он поверил?»
– Мне не нравится сравнение Заиры с моей женой. В конце концов, ты знала о ее существовании, я же о Заире не знал ничего.
Джулия не чувствовала себя виноватой.
– Зато теперь ты в курсе, – зло сказала она. – Можешь успокоиться.
Лео не знал, что происходит у нее в душе, и расценил ее агрессивность как попытку защитить свою сексуальную свободу. Мысль о том, что Джулия занимается любовью с женщиной, возбуждала его, но одновременно ставила под сомнение их совместную жизнь. Его охватили ревность и ярость одновременно.
– Сколько у тебя было связей? – спросил он. – Можно заниматься самым утонченным развратом, оставаясь при этом девственницей.
– Ты идиот, ханжа, моралист! – презрительно бросила она ему в лицо. – Беги, прячься под юбку своей жены!
Обида ослепила ее, она выкрикивала эти слова, движимая единственным желанием – побольнее уколоть Лео.
Лео влепил ей пощечину. Ее щека сразу же стала пунцовой.
– Вон! – одними губами произнесла она, и ее глаза налились слезами.
Неожиданно Лео пришел в себя. Почему их прекрасная ночь закончилась таким вульгарным скандалом? Он подошел к Джулии и нежно обнял ее. Она обхватила его руками, и они заплакали вместе.
– Я люблю тебя, Джулия, я хочу, чтобы мы поженились.
– У меня ничего не было с Заирой, – ответила она, – успокойся, я не лесбиянка.
Глава 7
– Не надо было называть тебя Джулией, – качая головой, пробормотал Витторио де Бласко, и было неясно, корит ли он только дочь или себя тоже. – Я должен был помнить, какой сумасбродкой была Джулия Беккария, твоя прабабка.
Он очень сдал после болезни, но его дворянские амбиции остались прежними. Он был буквально помешан на благородных и именитых предках, подчас выдавая желаемое за действительное.
– Бенни тебе наговорил про меня Бог знает что, – уже обессилев от слез, оправдывалась Джулия. – Никакое я не исчадие ада.
Они разговаривали в комнате, которая служила одновременно и столовой, и гостиной, и кабинетом. Витторио де Бласко полулежал на диване, укрытый серым вязаным одеялом, Джулия сидела за письменным столом. Учитель всего несколько дней назад выписался из больницы. Постаревший и ослабевший, он остался верен своим строгим моральным принципам и сейчас тихим торжественным голосом отчитывал дочь, только что вернувшуюся из Модены.
– Никто не говорит, что ты исчадие ада, но ты молодая, неопытная и можешь наделать непоправимых ошибок. Долг родителей уберечь детей от необдуманных шагов.
Джулия вспыхнула.
– Мне двадцать лет, папа, – горячо заговорила она, – и я считаю, что моя жизнь принадлежит мне, ты не согласен? Я не виновата, что влюбилась в женатого мужчину, так получилось. Ведь часто что-то случается помимо воли.
Джулия ожидала оскорблений и вся съежилась за большим письменным столом, но отец ответил ей спокойно и тихо:
– Слова, девочка моя, одни слова. Что бы я ни говорил тебе сейчас, какие бы аргументы ни приводил, ты мне все равно не поверишь, потому что опыт передать нельзя, его можно получить, лишь набив себе шишек, что вы, молодые, и делаете. Но когда-нибудь ты вспомнишь мои слова и будешь горько плакать. А лет через двадцать сама окажешься в моей роли и будешь увещевать собственного сына или дочь похожими словами, но дети тоже тебя не послушают. Вот тогда ты поймешь мою горечь и мое бессилие.
В комнате было жарко и пахло летним зноем, а в саду легкий ветерок, играя с солнцем в прятки, шелестел в густой зелени деревьев. Джулия боялась, что отец, настроенный против нее Бенни, выгонит ее из дома, ждала сурового приговора, представляя себе разгневанного Создателя, отправляющего грешницу Еву в изгнание, вон из райских кущей. Вместо этого она услышала горькие размышления умудренного житейским опытом человека. Голос отца выражал скорее сожаление, чем гнев.
– Возможно, ты бы не бросилась в объятия первому встречному, если б в семье царили более теплые отношения, – заметил Витторио де Бласко с сожалением.
За матовыми стеклянными дверями Джулия увидела силуэт матери. Бедная, она всей душой сочувствовала дочери, но вступиться за нее не решалась, поэтому, стоя в коридоре, с волнением ожидала решения мужа.
– Я знаю, – Джулия вдруг почувствовала желание рассказать отцу о себе, – я знаю, вы с мамой всегда
