Иньяцио Дуньяни стоял в первом ряду, рядом с матерью, бабушкой Дуньяни — маленькой, худенькой старушкой, постоянно одетой в черное. За ними Алина с близнецами, потом Пьер Луиджи и Анджело, а дальше — слуги и работники.
Когда наступила полная тишина, Алина сильно сжала плечо дочери и вложила ей в руку серебряное ожерелье. Она вытолкнула Розу вперед, и та, сделав несколько шагов, подошла к грубо сколоченному алтарю, где теплилась лампада. Роза взошла по ступенькам, поднявшись на цыпочки, открыла стеклянное окошечко и надела свое серебряное сокровище на шею гипсовой Мадонне.
Она спрыгнула вниз и услышала громкий голос матери:
— Моя дочь Роза в день праздника Мадонны поднесла Пресвятой Деве свое серебряное ожерелье в благодарность за милость Божью.
Слова Алины прозвучали словно удары хлыста. Роза прошла мимо матери, не обратив внимания на протянутую материнскую руку. Из рядов молящихся послышался одобрительный шепот, а девочка вышла из сада, перешла через дорогу и бегом бросилась к сеновалу.
Там ее и нашел Анджело. Роза лежала на сене и смотрела в светлое небо, где трепетали первые звезды. Со двора доносились звонкие голоса детей, увлеченных игрой. Они весело повторяли слова старинной считалочки: «Жил да был старик один, он залез в чужой камин. Раз, два, три, ничего не говори…»
У коровника, под навесом, сидели взрослые, обсуждая события прошедшего дня. Звенел смех, позвякивали стаканы: хозяин угощал работников. По случаю праздника в «Фавориту» забрел шарманщик. Он наигрывал меланхолические мелодии в ритме вальса или мазурки. Кто-то подпевал, парочки танцевали, некоторые и пели, и приплясывали.
— А ты почему не идешь танцевать? — спросила Роза брата.
— Как же я пойду танцевать, если моя дама спряталась в сене? — ответил Анджело.
— Дама твоя еще маленькая, — с горечью произнесла девочка.
Недолго чувствовала себя Роза счастливой, мать ловко поставила ее на место.
— Я подожду, пока она подрастет, — сказал Анджело.
— А потом, я не умею танцевать, — заметила девочка, уставившись в небо.
— Я научу тебя, — произнес Анджело, устраиваясь на сене рядом с Розой.
Роза почувствовала, что ее любят и защищают.
— Ты хороший, — заявила она брату.
— Иногда я бываю очень злой!
И Анджело скорчил страшную гримасу.
— Никогда не поверю, — возразила девочка.
— Да, с теми, кто мне зла желает…
— Значит, со мной ты всегда будешь добрым.
Анджело задумчиво жевал соломинку.
— Так почему ты не идешь танцевать? — настаивала девочка.
— А ты почему не идешь играть?
Роза только плечами пожала:
— Не хочу!
Юноша скрестил руки под головой и посмотрел на небо, где уже сияла целая россыпь звезд.
— Вон Большая Медведица, — сказал он, указывая на созвездие.
— Знаю, — откликнулась Роза.
— А вон там, видишь, блестит, Венера…
Роза поискала взглядом звезду и увидела, как мерцала в вечернем небе Венера.
— А в Англии какие звезды? — вдруг с любопытством спросила она.
— Те же самые. Звезды везде одинаковые.
Девочке показалось невероятным, чтобы над «Фаворитой» было такое же небо, как и над дальними странами.
— Видишь ли, Роза, — продолжал юноша, — звезды так высоко, что видны отовсюду. Вот, например, возьми церковную колокольню — ее можно увидеть и из «Фавориты», и из Беттолино, и из Гоббы. А ведь колокольня одна и та же… Роза поняла и очень этому обрадовалась.
— Значит, когда ты был далеко и меня еще не знал, ты все равно видел те же звезды, что видела я! — воскликнула она, взглянув сначала на небесный свод, а потом на брата.
В это мгновение упала звезда, ярко вспыхнул горящий след, а потом звезду поглотила бесконечность. Анджело перекрестился.
— Когда падает звезда, — объяснил он, — чья-то душа поднимается к Богу.
Роза взглянула на него с изумлением.
— Значит, на небе столько звезд, сколько душ на земле?
— Да. У каждого из нас — своя звезда. И когда человек умирает, звезда падает.
— Значит, мы — как падающие звезды! — заключила Роза.
Анджело об этом как-то не думал, но согласился, что, пожалуй, оно действительно так.
— А куда деваются упавшие звезды? — заинтересовалась девочка.
— Пропадают в океане.
— А ты встречал в океане такую звезду?
— Нет, но когда-нибудь отправлюсь искать и, если найду, принесу тебе, — пообещал Анджело.
Он готов был достать луну с неба, лишь бы порадовать сестренку.
— И ты правда ее найдешь для меня?
— Правда!
Свежий вечерний ветер донес аромат полей. Анджело так хотелось успокоить девочку. Он вытащил из кармана завернутый в салфетку кусок пирога.
— Смотри, что я тебе принес, — сказал Анджело.
Он развернул салфетку, и девочка увидела кусок пирога, который пекли в «Фаворите» каждый год к празднику Мадонны. Такой пирог готовили целых два дня. Сначала из муки, масла, яиц и сахара делали тесто, потом начиняли персиками, грушами, миндалем и орехами. Роза тоже помогала делать угощение: она просеивала муку и толкла в ступе миндаль. Но когда вечером наступил момент пробовать пирог, девочка убежала на сеновал. И теперь, взглянув на принесенный Анджело кусок, она вновь остро ощутила боль от утраты своего сокровища. Ей казалось, стоит откусить лишь кусочек, и она отравится этим пирогом.
— Спасибо, не хочу я его, — грустно произнесла Роза.
Анджело сильной рукой обнял малышку и прижал к себе.
— Обидела тебя мама, правда? — стараясь утешить девочку, сказал он.
Роза словно только и ждала этих слов, чтобы разразиться рыданиями. Наконец-то, после того, как она промучилась столько часов, слезы облегчили ее страдания, успокоили душу. Ее обидели, обидели жестоко и абсурдно, призвав на помощь Мадонну и Христа, которые почему-то всегда были на стороне матери и никогда не помогали Розе.
— Я тебе сделаю другой подарок, гораздо лучше серебряного ожерелья, — пообещал брат, осторожно похлопывая сестренку по плечу.
— Другого такого подарка нет! — всхлипывая, произнесла девочка.
— Я подарю тебе лошадку и научу ездить верхом. В Эссексе, где я работаю, все барышни из хороших семей ездят верхом.
Роза кивнула головой и шмыгнула носом. Вообще-то лошадка ее совсем не интересовала. Ее сейчас не интересовало ничего. Если подумать, ей и ожерелье сейчас не было нужно. Единственное, о чем она помнила, это о пережитом унижении, о грубом оскорблении. Предательство матери, совершенное во имя веры, оставило первую тяжелую рану в ее душе.
С годами появятся и другие раны, но эта не заживет никогда.
Глава 3
