— Ваша сказка тоже имеет все шансы, чтобы закончиться хорошо.
Я с сомнением покачала головой и на всякий случай постучала по дереву.
— Будем надеяться, — вздохнула я, глядя на мать. — Мы все в этом очень нуждаемся. Есть одна вещь, которую я не понимаю. Почему Ипполита передала в его распоряжение акции, когда Эмилиано, теперь уже бывший муж, попросил их у нее?
Адвокат Декроли неожиданно стал серьезным.
— У Ипполиты был тяжкий грех на душе, она нуждалась в прощении, — объяснил он. — Кроме того, она всегда верила в предпринимательские способности и абсолютную честность Эмилиано.
— Что за грехи? — спросила я.
Овидий провел рукой по лбу, словно хотел прогнать воспоминание.
— Чтобы это понять, нужно вернуться к 1944 году, когда семья Монтальдо уже год жила в Швейцарии и потеряла все из-за войны. Это длинная и неприятная история, — сказал он. — Эмилиано поведал ее мне, чтобы я пересказал вам, когда придет время.
Я выслушала длинный рассказ Овидия Декроли, в то время как мать вместо меня пошла за Эми в детский сад. Когда швейцарский юрист распрощался со мной, я уже точно знала, что сделалась богатой и могущественной женщиной — в этом уверенность у меня появилась. Но я совсем не была еще уверена в том, будет ли у этой моей сказки хороший конец.
1944 год
СЕМЬЯ
Глава 1
Семья Монтальдо уже много месяцев жила в Швейцарии. Эдисон потерял все: деньги, престиж, власть. Но он все же спас семью, и у него не было никаких сомнений относительно того, что в один прекрасный день он восстановит и свою издательскую империю. Поэтому он с нетерпением ожидал, когда кончится война, чтобы приняться за работу.
Единственное, что мучило его сейчас, были угрызения совести, связанные с его поведением во время бегства из Италии. Объявить Анну Гризи еврейкой, чтобы спасти свою жизнь, было, конечно, непростительным поступком, но это легко говорить теперь, находясь в безопасности. А в тот момент все, что он сделал, было продиктовано непобедимым инстинктом выживания. Эдисону не раз приходило в голову, что, будь Анна убита тогда проводником, он бы чувствовал себя менее виновным, а теперь своим присутствием она все время напоминала ему о моменте трусости. В такие минуты утешением ему служило то, что человек — это клубок противоречий. «Невозможно измерить глубину зла в человеческой душе и глубину нашей низости». К этой мысли, которую он еще в молодости вычитал в одной из книг, Эдисон нередко прибегал, чтобы оправдать себя. Обвиняя человеческую природу вообще, было проще смягчить свою собственную вину.
Но, стоило ему где-нибудь повстречать ее — а Гризи жила, как и он, в Лугано, — угрызения совести снова начинали терзать его. Особенно его мучило неведение, были ли его жена, суда которой он особенно боялся, и адвокат Аризи в курсе этого дела. Хорошо зная Анну, он, пожалуй, мог бы побиться об заклад, что она никому ни слова не сказала о случившемся.
Тем не менее, ему не удавалось освободиться от беспокойства и угрызений совести, и он боялся, что со временем это может сделаться у него форменным наваждением.
Поэтому, встретив Анну Гризи однажды в библиотеке в Лугано, Эдисон решил, что надо раз и навсегда закрыть эту мучительную главу своей жизни.
— Я рада, что ты еще в добром здравии, — произнесла она с ледяной улыбкой. — Ведь я буду мучить тебя во сне до конца твоих дней.
Эдисон покраснел и напрягся под презрительным взглядом своей бывшей любовницы.
Анна была еще очень красива. Возможно, далее красивее, чем тогда, когда была с ним. На ее лице словно бы появился какой-то новый свет. Это было не то девичье, почти кукольное выражение, некогда очаровавшее его, а зрелое спокойствие, которое делало ее еще более привлекательной.
Эдисон знал, что время от времени Анна и его жена встречаются в кафе под портиками, на площади в нижнем городе, и пошел бы на что угодно, лишь бы услышать их разговоры, хоть и был уверен, что они говорили обо всем, кроме него. Но то, что женщины стали подругами, чрезвычайно раздражало и беспокоило его.
— Похоже, что бесполезно просить у тебя прощения, — начал Монтальдо, силясь взять в разговоре непринужденный тон.
— Да, бесполезно, пошло и глупо, — ледяным тоном ответила Анна.
Эдисон опять покраснел и наклонил голову под взглядом Анны, горевшим ненавистью. Противная слабость разлилась в, нем, делая его неуверенным в себе и уязвимым. Он вытер холодный пот, выступивший на лбу.
— А если я скажу тебе, что именно я послал на помощь тебе другого проводника, который спас тебя? — с вызовом сказал он, собрав все силы, чтобы придать своим словам убедительность.
— Бесполезно и смешно, — отрезала Анна, тем не менее, принимая к сведению новый аргумент, который уже не могла с такой легкостью отмести.
Эдисон уловил эту маленькую брешь в ее защите и почуял, что здесь именно та точка, в которую нужно и дальше бить.
— А если человек, который спас тебя, подтвердит мои слова? — настаивал он.
— Зная тебя, я бы решила, что ты ему заплатил, — возразила Анна, по-прежнему без колебаний, но чувствуя некоторое замешательство.
— Но если ты так считаешь, почему ты еще не заявила обо мне? — бросил Эдисон уже более уверенно.
Анна с презрением поглядела на него.
— Заявить на тебя? — выпалила она. — Ты хорошо знаешь, что не в моем характере бегать в полицию. Я этим никогда не занималась и теперь не буду. И кроме того, — добавила она, впервые обнаружив в себе тонкое коварство, — не хочешь ли пожить еще в ожидании мести? Ведь я отомщу тебе за это, хотя пока и не знаю, как и когда.
Его лоб снова покрылся бисеринками пота. Эдисон попытался изобразить на лице улыбку, но она превратилась в какую-то жалкую гримасу.
— Не узнаю тебя, — печально вздохнул он.
Он помнил ее провинциальной девочкой, красивой, но запуганной, какой она предстала перед ним в далеком 1938 году. Наивной девчонкой в поношенном платье, с набитой мечтами головой. Это он привлек к ней внимание читателей, одел ее с изысканной элегантностью, увешал драгоценностями, предоставил ей дом и познакомил с нужными людьми. Конечно, он делал все это, чтобы завладеть ею, но что она была бы без него?
— А я, наоборот, узнаю тебя все лучше, — бросила Анна в ответ. — Я мало знала тебя, когда порвала с тобой, но даже тогда у меня не слишком много было иллюзий. Ты обещал мне свое покровительство и помогал войти в литературу, а сам тем временем тащил меня в постель, зная, что я не могу отказать тебе. Когда же я почувствовала, что и в самом деле умею писать, ты нашел способ сделать так, чтобы передо мной закрылись все двери.
— Ты несправедлива, — грустно проговорил он.
У него был вид человека, готового на все, лишь бы вернуть потерянную любовь, и в голосе звучала искренность.
— Что верно, то верно. Ты написала хорошую книгу, — согласился он. — А я помешал тебе
