поправок. Она писала с упоением, без мучительных переделок.
— Ты и вправду молодец, — похвалила Эстер, которая сама была постоянной читательницей ее рассказов.
— Я беру количеством, — отшутилась Анна. — Качество — это цель слишком высокая и недоступная для меня. Представь себе, — добавила она с таким видом, будто намеревалась открыть тайну, — я не раз пыталась тщательно выделывать фразы или отдельные куски, но, в конце концов, отказалась от этого. Поняла, что все равно не сделаю лучше. Если в целом моя работа мне по душе, все получается у меня само собой, а на мелочи я не обращаю внимания. Я работаю с удовольствием, и читателям моя работа нравится. Я получаю от нее удовольствие, я чувствую себя нужной, да еще и зарабатываю при этом на жизнь. Чего еще можно пожелать?
Отпив кофе, Анна достала из сумочки запечатанный конверт и протянула подруге.
— Я получила его сегодня утром, — сказала она. Эстер рассмотрела надпись на конверте и сразу узнала почерк золовки.
— Это от Полиссены! — воскликнула она.
Конверт был без штемпеля и пришел теми таинственными путями, проследить которые было невозможно. Сама Анна ничего не знала о них, а просто встречалась раз в неделю в Мендризио с незнакомкой; которая передавала ей пачку писем из Италии, получив из ее рук деньги. После чего, не говоря ни слова, они расходились в разные стороны.
Официантка принесла ароматный дымящийся чай для Эстер и тарелку с бисквитными пирожными, которые очень любили обе женщины. Пока она сервировала стол, Эстер вскрыла конверт и быстро пробежала глазами письмо.
— О господи, ну и дела! — воскликнула Эстер.
— Что-то случилось? — осторожно спросила Анна.
— Очередной роман моей золовки, — улыбнулась Эстер. — Только на этот раз она и впрямь откопала себе славного женишка, — объяснила она, продолжая читать письмо, которое не содержало больше ничего существенного и было написано две недели назад.
— Во всяком случае, ничего неприятного. А это уже кое-что, — сказала Анна.
— С моей золовкой никогда не знаешь, откуда ждать неприятностей, — ответила Эстер, улыбаясь и убирая письмо в сумку.
Женщины обсудили последние новости, которые Джузеппе Аризи передал Анне. Юрист был связан со многими людьми, оставшимися в Италии, и с эмигрантами из многих стран Европы.
— Муссолини снова выступал в Милане, — рассказывала Анна. — Произнес речь, стоя на башне танка. Но воинственная обстановка не могла скрыть, что вид у него больной и усталый. Он сказал, что великая победа неизбежна. Но его невеселая физиономия выдавала, что дела совсем плохи.
Эстер отпила глоток чаю.
— Это уже пятое военное Рождество, — с грустью сказала она.
— И вероятно, последнее, — успокоила Анна.
— Есть повод отпраздновать его, — сказала Эстер, которая из суеверия никогда вперед не загадывала.
— Говорят, что в Белладжо умер Томмазо Маринетти, — объявила Анна.
— Очень жаль, — вздохнула Эстер.
— Надеюсь, он имел возможность разувериться в своей идее целесообразности войны. «Мы хотим воспевать войну, единственную гигиену в мире», — процитировала Анна слова «Манифеста», с которым поэт-футурист предстал перед публикой в далеком 1909 году.
— Я была с ним знакома лично, — сказала Эстер. — Если отбросить его экстремизм, он был крупной личностью.
— И вместе с тем большим болтуном, — резко возразила Анна.
Эстер, которая была ровно на десять лет старше своей подруги, удивлялась ее способности так бурно реагировать на происходящее. И завидовала ей немного. Сама она давно утратила это свойство и со смирением принимала то, что предлагала жизнь.
С любовью хранила она радостное воспоминание о последнем кратком свидании с Себастьяно Бригенти и утешалась им, посвящая себя заботе о детях, которые нуждались в ней, в ее защите, опеке и нежности. Из всех радостей жизни Эстер позволяла себе только две: хорошие книги и общение с немногочисленными подругами, одна из которых — Анна Гризи, бывшая любовница Эдисона, — стала самым близким для нее человеком.
— Что ты будешь делать на Рождество? — спросила Эстер.
Анна засмеялась.
— У нас с Джузеппе фантастическая программа, — ответила она. — Но пока, мне кажется, рано говорить о ней. А ты? — переменила она разговор.
— Ребята поедут в Сен-Мориц с семьей Кривелли, — ответила она. — Эдисон отправится в Цюрих, чтобы переговорить с агентом двух интересных немецких писателей.
Анна вспомнила, что она знает этих двоих, действительно очень способных литераторов, но предпочла не углубляться в эту тему.
— А ты сама? — спросила она.
— Я останусь здесь с моей Джойей,[7] — улыбнулась Эстер.
— С твоей радостью? — не поняла Анна, кого именно та имеет в виду.
— Я говорю о Лоле. Я зову ее Джойя. — Ее взгляд сверкнул, когда она произносила имя младшей дочери.
Но чтобы подруга ничего не заметила, она неожиданно изменила тон:
— Это действительно такая большая тайна, что ты будешь делать на Рождество? — спросила она.
Красивое лицо Анны осветилось радостью. Она помедлила и все же не смогла устоять перед искушением посвятить подругу в свой великий секрет.
— Я выхожу замуж, Эстер. Мы с Джузеппе поженимся, — объявила она трепетно, как девочка. — Мы поедем в Лозанну, и монсеньор Бригенти сочетает нас браком.
Сердце Эстер лихорадочно забилось.
Анна наклонилась к подруге и прошептала ей на ухо:
— Церемония пройдет в узком кругу. Кроме жениха с невестой, только священник и свидетели. И, если хочешь, ты со своей маленькой Лолой.
Эстер неожиданно залилась румянцем. Анна приписала этот неожиданный румянец жаре, исходившей от майоликовой печки. При всей своей богатой фантазии она не могла представить себе истинную причину этого внезапного волнения Эстер.
— Я очень счастлива за тебя, — сказала та, сдерживая рыдание.
И добавила:
— Прости меня за эти слезы. Старея, становишься чересчур сентиментальной, слабеют тормоза.
Анна поспешила успокоить ее.
— Ну, что ты говоришь, — укоризненно сказала она. — Ты молода и очень красива.
— Возможно, была когда-то, — усмехнулась Эстер. — Я хочу сделать тебе свадебный подарок, — вдруг сказала она, поднеся руку к вырезу платья, где была золотая брошка в форме ландыша с лепестками из белого коралла и листьями из зеленого нефрита. — Возьми, — произнесла она, откалывая украшение и протягивая подруге.
— Благодарю тебя, но я не могу принять такой дар, — покачала головой Анна.
