— Согласен. Беру, — сказал Эмилиано портье.
Стояла глубокая ночь, и в холле гостиницы, кроме нас, никого больше не было.
Вместе с документами Эмилиано протянул портье банкноту в сто тысяч лир.
— Я заказываю номер на весь год, — бесстрастным тоном сказал Эмилиано.
Он знал, что это произведет впечатление, и не только на женщину.
Портье быстро взглянул на фамилию столь необычного клиента в удостоверении личности и сразу понял, что это не блеф. Издатель Мошгальдо, о котором он, конечно же, слышал, хотя и видел его в первый раз, был клиентом, заслуживающим доверия.
— Я думаю, что наш директор найдет способ оформить все формальности, связанные с этим, — сказал портье.
— Я тоже так полагаю, — кивнул Эмилиано, наблюдая за моей реакцией.
Я была буквально ошеломлена, но не подавала вида, словно давно уже привыкла к подобным сценическим Эффектам.
— Это финальный салют в твоей программе фейерверков или у тебя в запасе есть еще какой-нибудь сюрприз? — спросила я, оставаясь внешне бесстрастной.
Эмилиано взял меня под руку и повел к лифту. Молодой портье почтительно шел впереди с ключами в руке.
— Я неистощимый источник сюрпризов. Ты это увидишь, малышка, — ответил он, нарочито подражая Хэмфри Богарту, пропуская меня в номер.
Я тут же прошла в гардеробную и принялась раскладывать вещи из своей дорожной сумки, уже доставленной сюда рассыльным.
Теперь, через десять лет, я повторяла те же движения, что и тогда. Только Эмилиано больше не было. Была наша дочь, там, в гостиной, которая смотрела мультфильмы по телевизору. Как мне хотелось, чтобы он был сейчас здесь, рядом, и мог видеть нас.
Я вернулась в гостиную. Эми заснула на диване, вся перемазанная шоколадом, сжимая в руках плюшевого мишку. Я подняла ее и отнесла в свою комнату. Положила на постель и сама прилегла рядом. Долго сдерживаемые слезы хлынули, горячие и обильные, в тихом, но неудержимом плаче.
Осушив глаза платком, я заметила, что Эми уже не спит. Она глядела на меня с выражением скорее любопытным, чем испуганным.
— Почему ты плачешь? — спросила она.
— Потому что твоя мама глупая и счастливая, — объяснила я.
Отчасти это была правда.
— Я никогда не плачу, когда мне хорошо, — заметила девочка с необыкновенной серьезностью.
— Тем не менее, можно плакать и от радости, — сказала я. — Когда ты будешь взрослой, то, наверное, поймешь это.
Эми слушала меня с крайним вниманием, но ей все же не удавалось понять меня. Ее мир был лишен полутонов и переходов: добро приносило радость, а зло — горе.
— Когда это будет со мной, я тебе скажу, — пообещала она.
— А пока что не обращай внимания на мои слезы, — попросила я. — Я так счастлива, что ты здесь, — добавила я, сжимая ее в объятиях.
Эми слабо защищалась от моего внезапного проявления нежности. У нее была своя проблема, и она тут же мне ее изложила.
— А где моя кроватка? — спросила она. — Я не вижу ее в этой большой комнате.
Ей всегда удавалось удивлять меня.
— Я думаю, ты охотно поспишь со мной на этой большой кровати, — сказала я в свое оправдание. — Но если не можешь обойтись без нее, мы попросим принести тебе кроватку.
— Если здесь сейчас наш дом, у меня должна быть своя кроватка, — твердо заявила она.
— Ты точно такая, как твой отец, — заметила я, вытирая платком слезы.
Всякий раз, как только предоставлялась такая возможность, Эми принималась расспрашивать об отце.
— А какой он был? — спросила она меня тут же.
Я поняла, что очень мало рассказывала ей об Эмилиано. Моя мать иногда отвечала на вопросы Эми, сама же я всегда избегала этой темы. Я считала ее слишком маленькой, чтобы поднимать этот вопрос, который заставлял меня так страдать. Поэтому я ответила:
— Он был такой же, как ты. С виду мягкий и податливый, а в действительности упрямый и непокорный.
Телефонный звонок своей мелодичной трелью прервал меня. Я подняла трубку.
— Здравствуйте. Вас приветствует синьор Стаммер, — начал директор. — Для вас есть пакет, я готов передать его вам, но ваши два ангела-хранителя, наверное, захотят осмотреть его прежде, из соображений безопасности, как они говорят.
— Мы живем в сложные времена, — извинилась я за обоих церберов, которые очень серьезно относились к своим обязанностям, что отнюдь не было мне неприятно. — Но, как выражаются детективы, пакет этот «чист»? — шутливо спросила я.
— Абсолютно. Можете поверить моему слову, — с вежливым спокойствием ответил он.
— Тогда будьте добры, пришлите его сейчас, — велела я, любопытствуя, что в нем могло быть такое.
Через пять минут пришла горничная и положила на стол в гостиной большую коробку, завернутую в цветную бумагу. На ней был роскошный золотой бант, который явно уже развязывали.
Вместе с Эми мы развернули сверток, открыли коробку, и нашим глазам предстала чудесная игрушка. Миниатюрная модель карусели с белыми лошадками, разноцветными колонками и золочеными украшениями, сделанная удивительно искусно. Эта игрушка, казалось, появилась из сказки или из детского сна. Эми схватилась за голову от радости.
— Ой, мамочка! — воскликнула она. — Смотри, мама! Тут даже есть ключик, чтобы заводить ее. И вот еще бумажка, — добавила она, протягивая мне белый конверт.
С необыкновенной осторожностью я завела механизм, плавно поворачивая ключ до тех пор, пока пружина не натянулась до отказа, и нажала кнопку пуска. Карусель дрогнула и начала медленно кружиться, а музыкальный механизм мелодично вызванивал в такт движению колыбельную Брамса.
Эми хлопала в ладоши и прыгала от радости. Я же читала в это время записку, написанную ясным и решительным почерком Эмилиано. Она была датирована августом 1985 года и очень коротка:
Глава 2
Эми была слишком возбуждена от новой обстановки, необычных разговоров и, главное, от этой чудесной игрушки, подаренной отцом через пять лет после его смерти, чтобы предаваться спокойному послеобеденному отдыху. Поэтому мы решили отправиться на пляж.
Она захватила ведерко, лопатку и разноцветные пластмассовые формочки, чтобы играть с песком, а я взяла с собой все газеты, которые только нашла в гостинице. Служащий на пляже предоставил нам большой зонтик и два лежака в первом ряду, у самого моря.
Бывая здесь с Эмилиано, мы всегда избегали пляжей в летние месяцы, потому что они кишели орущими детьми, нагловатыми молодыми людьми, озабоченными матерями и бабушками. Да еще эти назойливые звуки транзисторов, неумолимые громкоговорители, которые объявляли о вечерних развлечениях или приглашали покататься на моторных катерах.
Пляж «Гранд-Отеля» был относительно спокойным, но и там та же оргия децибел, от которой некуда было деться. Как тут не предпочесть спокойный оазис бассейна с барменом Доменико неподалеку. Самый
