– Послушайте, Максим, вы же таежный человек… Выросли здесь. Неужели не жалко вам леса?
– Я уж привыкал.
– Рыба погибнет…
– Конечно… Нанай так говорит: рыба есть – и жизня есть, рыбы нет – и жизни нет.
Мы долго молчим, курим…
– Сначала я так говорил Мазепе: давай рубить все подряд… дорогу строить, дома строить. Плюнем на директора. План свой составим… А он мне сказал – дурак! Нас прогонят – других возьмут. – Максим смеется, крутит головой, потом внезапно замолкает и с грустью смотрит в темный угол. – Рабочие бегут, понимаешь. Живем как в стойбище, через год поселки бросаем. Мужчины и женщины в одном бараке… Давайте, говорю, хоть столами отгородим – женатых в один ряд, холостых в другой. Тогда одна женщина встает и говорит: «А мне куда ложиться? Днем я холостая, а ночью женатая».
– А что же Мазепа? – спросил я.
– Ну что Мазепа?! Я говорю – давай поставим еще один барак. А он: «Зачем?» На будущий год и эти бросим. Тож правильно. Ачинское – большой поселок. Дома двухквартирные… Школа есть, больница, клуб… Тротуары дощатые, понимаешь. Все равно через год бросим. Кедры вырубили.
– Сколько же вы кубометров берете с гектара?
– Сорок кубометров берем, а двести пятьдесят бросаем…
– Богато живете…
– Пора спать! – бесцеремонно сказал Пассар. – Только вам придется идти в женский барак. В мужском мест нет. Ларда вас проводит. Аделов! – крикнул он повара. – Корреспондента проводи в барак! Койку там приготовили. Спокойной ночи. – Пассар подал свою маленькую сухую руку и вышел.
Меня удивила простота нравов, которая царила в женском бараке.
Койки стояли двумя рядами попарно, вплотную друг к другу.
На койках спали по соседству женщины и семейные пары.
В дальнем углу, слабо освещенные висячей лампой, сидели и целовались влюбленные.
Длинный дощатый стол загородил весь проход; одним торцом он упирался в кирпичную облупленную печь, вторым подходил к самым дверям.
Над плитой с веревки свешивались портянки; от них перечеркивали весь потолок и стены широкие ломаные полосы теней, отчего в бараке казалось таинственно и мрачно. Пахло приторно-сладковатым духом преющего тряпья, распаренной резины и жженого волоса.
Указав мне на свободную крайнюю койку, Аделов прошел в дощатый чулан, отгороженный в ближнем углу. Оттуда высунулась маленькая смуглая ручка в цветастом рукаве и быстро задернула такую же цветастую штору.
Потом в чулане часто, горячо и непонятно забубнили.
На меня никто не обратил внимания.
Я разделся, прилег на койку.
За столом сидели несколько человек, занятых кто чем. Крайняя к двери пожилая женщина в зеленой шерстяной кофте и белом в горошинку платочке вязала и часто нашептывала. Напротив нее, на скамье, девушка в синей рябенькой кофточке и черных шароварах считала на маленьких счетах и потом что-то заносила в табличку.
За ней сидели два парня, покрытых черными тенями от портянок, зато девушка между ними была ярко освещена – белоносая, с обветренным красным лицом, она часто прыскала от шепота ухажеров и закрывала лицо ладонями.
Из дальнего угла влюбленных раздался затяжной вздох, похожий на стон, потом высокий довольный смешок.
– Что ж это вы при людях-то обнимаетесь, иль не терпится? – спросила, отрываясь от вязки, пожилая женщина.
– Я глухой… Меня трактором переехало… Девять месяцев пролежал, дело прошлое, – лениво отзывается из угла парень.
– А то вы ночью не слышите, что делается, – недовольно огрызнулась девица из угла.
– Да тебе все едино – что ночью, что днем, – беззлобно возразила женщина.
– Завидуешь? – в углу послышался сдавленный смех.
– Дура.
Женщина снова принялась за кофту.
Я приподнялся, пытаясь разглядеть тех, в дальнем углу: парень опрокинулся на подушку, девушка висела над ним, – лица не разглядеть, только спутанные черные волосы да широкие дюжие плечи, обтянутые синей футболкой, которым и добрый мужик позавидовал бы.
– Новички, должно быть? – спросил я пожилую женщину.
– Она только что приехала откуда-то с целины. А он из наших «старичков», уже третий год доживает. Вот и соскучился, бедный…
– А чего мне скучать? Житуха нормальная… По сто восемьдесят зарабатываю в месяц, – донеслось из угла.
– Вы что ж, пожениться решили? – спросил я.
