– Катя, подожди! – крикнула Лиза и побежала за ней вдогонку.
Затем ушел Семен. И, наконец, извинительно разведя руками, удалился и Михаил. Он догнал их у дверей в носовой отсек.
– Пожалуйста… Что и требовалось доказать, – донесся до Воронова голос Михаила.
– Не нужны мне твои доказательства, – сердито отозвалась Катя и прошла в помещение.
Воронов невольно улыбнулся – он оказался свидетелем простодушной хитрости Михаила… Тот устроил целое представление только затем, чтоб разоблачить в глазах Кати своего возможного соперника. Вот, мол, он каков – женатый…
Еще на вокзале, возле причала, Воронов почувствовал на себе пристальный настороженный взгляд Кати. Он стал неподалеку от ее компании, возле борта, изредка поглядывая на нее, не решаясь подойти познакомиться.
«Экий донжуан неуклюжий! – посмеивался он над собой. – Такую отпугнул… Женатый! Кому нужна здесь анкета? Да еще фальшивая».
Глядя на далекий гористый берег, он продолжал думать о ней, пытаясь отгадывать – кто она? Чем занимается? Есть в ней что-то еще от школярской нетерпимости. Должно быть, из техникума? А может, и по вербовке приехала, из десятилетки… Счастье искать…
Ветер, отбушевавший за ночь, теперь дул ровно, мягко и гнал с моря лохматые тяжелые облака. Они текли навалом, точно овечье стадо, сбивались у прибрежных островерхих сопок. И волны, нагулявшиеся за ночь, шли так же спокойно и лениво: были они крупные, гладкие, а на мягких округлых гребнях тускло и ровно блестели, точно слюдяные. Все в море было солидно, невозмутимо, свежо, как на душе хорошо поработавшего, а потом отдохнувшего человека.
Кроме суетливых чаек Воронов заприметил несколько стаек припоздавшей чернети; но утки, еще издали завидя катер, кучно поднимались, мельтешили над гребнями и западали в волны. Маленькие пегие нырки подпускали катер близко и перед носом его ныряли, прощально махнув желтыми лапками, исчезали совершенно, словно растворялись в воде.
Воронов оглядывал всю эту благодать, вдыхал свежий арбузный запах моря и радовался безотчетно широко, всем существом. Ему приятно было сознавать, что наконец-то он вернется на «большую землю» и заживет жизнью женатого человека. Пора уже, пора. Тридцать пятый пошел…
«Все будет хорошо», – твердил он про себя. На Камчатке кочевал по мелким стройкам, а ей – проектировщику – на них делать было нечего. В Тихой Гавани другое дело – здесь строится целый город. В совнархозе ему сказали, что строительство крупное, многоотраслевое, что его посылают пока на участок, но многие участки в недалеком будущем превратятся в отдельные строительства.
– Так что готовьтесь на большее, – сказал ему начальник управления совнархоза. – Стаж у вас приличный. К тому же вы не только производственник, но и проектировщик в прошлом. Для нас это ценно…
Воронов из расспросов успел узнать, что начальник строительства в Тихой Гавани человек опытный, в годах, и оттого, видать, спокойный. Про главного инженера Синельникова говорили разное: одни уверяли, что это инженер с большим размахом и что из него выйдет крупный руководитель, другие отмалчивались, пожимая плечами, или отвечали ничего не значащей фразой: «Поезжайте, сами увидите…»
Тихая Гавань показалась совершенно неожиданно. На траверсе выступающего далеко в море скалистого мыса катер дал гудок – тягучий звук сирены был густой, дребезжащий, словно придавленный низко ползущими серыми облаками. Катер поравнялся с навесной скалой и юрко свернул за нее, как пешеход за угол дома. Затем он обошел огромный камень, отдаленно похожий на силуэт корабля, и оказался в гранитных воротах обширной бухты, по лесистым берегам которой были редко разбросаны аккуратные белые домики, дощатые бараки и строящиеся корпуса с черными глазницами пустых оконных проемов. Из отсеков на палубу вывалила шумная толпа; покрикивая, расталкивая людей, вдоль борта пробегали матросы. Среди пассажиров Воронов вскоре отыскал новых знакомых.
– Подходим! – весело приветствовал его Михаил. – Держитесь с нами. Мы вас живо передадим в руки самому начальнику.
– А где ваши вещички? – спрашивал Семен.
– А вот, – Воронов указал на фибровый чемодан, стоявший возле борта.
– Богато живете, – сказал Михаил, и Воронов заметил, как бросила Катя в сторону Забродина быстрый и сердитый взгляд.
«С характером девочка…» – подумал он.
Катер подходил к единственному в этой обширной бухте причалу, заваленному грудами кирпича, железобетонных плит, стальных балок и ферм. Возле причала тесно, в два ряда, стояли черные неуклюжие баржи с низкими грязными бортами. К одной из этих барж пришвартовался катер; бросили дощатые сходни, и народ повалил на берег.
2
Воронов поселился на время, до получения квартиры, у Михаила Забродина, того самого парня с белесой челкой, с которым познакомился на катере. Жил Михаил в собственном доме вместе с отцом Иваном Спиридоновичем, на отшибе от городских кварталов в маленьком поселке, прозванном Нахаловкой.
Эта Нахаловка разместилась, вопреки всем и всяческим генпланам, поближе к бухте, на жирной пойменной земле вдоль таежной речки Пасмурки. Нахаловку еще называли поселком «индусов»; разумеется, не в честь выходцев из далекой Индии, а оттого, что осели там индивидуальные застройщики.
Откуда они? Из каких концов света? Неведомо. Они приехали без договоров, без путевок, и в то время когда на месте будущих городских улиц еще бились на ветру рыжие полотнища палаток, здесь, в Нахаловке, уже светились солнечной желтизной новенькие стены добротно срубленных домов, а на выгоне паслись на приколах коровы, сушились рыбацкие сети. И с рассветной зорькой раздавалось на всю округу заполошное пенье петухов.
– Когда же вы успели все это построить, отец? – спросил Воронов Ивана Спиридоновича, оглядывая уютный, перегороженный на три части дом Забродиных. – И перегородки, и сени, и веранда!
