Наледь

замков…

– Не беспокойтесь. Во дворе старик сети вяжет.

«Значит, она знала, что Михаила нет, – подумал Воронов. – Зачем же она вошла? Странная девица! И удобно ли мне провожать ее? У всех на глазах… но и отказаться нельзя».

– Сейчас! – Воронов снял со стены плащ, перекинул на руку. – Пошли!

С крыльца Катя помахала Ивану Спиридоновичу:

– Дядь Иван! Мише – приветик.

Забродин встал с чурбака, бросил сеть и долго смотрел им вслед, прикрываясь ладонью от закатного солнца. Воронов, не оглядываясь, чувствовал на себе этот пристальный взгляд и шел с таким ощущением, будто его раздели до пояса и льют ему на спину холодную воду.

От Нахаловки на стройку шла извилистая каменистая дорога в ухабах и рытвинах. Но Катя свернула на тропинку в сторону моря.

– Куда же вы? – спросил Воронов.

– Я в город по дороге не хожу: пыльно, а я, видите – в новых туфлях. – Она внезапно рассмеялась. – У вас такой вид, будто вы босиком остались. Пойдемте! Здесь не колется. – Она протянула руку.

Воронов взял ее и крепко пожал:

– Пойдемте!

Тропинка нырнула в густые заросли лещины. Воронов шел впереди, отводя от лица мягкие податливые ветки с молодыми липкими листочками. Пахло нежным с горчинкой запахом распустившихся листьев и парным сыроватым духом раздобревшей весенней земли.

– Вы, должно быть, Михаила искали? – спросил Воронов, стараясь этим разговором смутить свою не в меру смелую спутницу.

– Нет.

– Гм. Хороший он парень.

– Жидковат.

Воронов засмеялся и все с большим любопытством смотрел на Катю.

– Это не беда. Возмужает.

– Не в том смысле. Характером жидок. Клонится, как березка на ветру… То к Лукашину, то к Синельникову. А может быть, и к вам потянется, если вы окажетесь достаточно устойчивым. Если сами не погнетесь.

– Ого! Что же здесь, погода бурная?

– Всякое бывает.

– Вы говорите так, словно в управлении работаете.

– А я там и работала… старшим нормировщиком.

– А теперь?

– У Михаила сварщицей.

– Отчего же в прорабстве оказались?

– Видите ли, рука у меня слишком тяжелая. Носила я наряды на подпись к главному. И однажды ему захотелось поцеловаться. Ну я и отпечатала ему поцелуи из пяти пальцев на щеке. Пришлось переучиваться на сварщицу.

Они вышли на прибрежный откос, спустились к морю и пошли неторопко по галечной отмели вдоль самого приплеска.

– Откуда вы приехали? – спросил Воронов.

– Из Красноярска, от тетки сбежала.

– А где же родители?

– Мать умерла, отец в войну погиб.

– А что же тетка?

– Добрая душа. Все хотела меня устроить, как она говорит, по торговой части. А мне вот море нравится… – Катя усмехнулась. – Только с берега.

Она вдруг тоненько, заливисто запела:

Волны знают, волны говорят: вернется…

И оборвала песню на высокой ноте:

– Глупо все это. Никто ничего не знает. – Посмотрела на Воронова. – У вас нет одышки?

Воронов оглушительно захохотал:

– Зачем это вам понадобилась одышка?

– Так. Может, придется бежать от вас.

– Ну, брат, от меня не сбежишь.

– Я это и раньше заметила.