– Морозом сцементовало так, что две недели отходила.
– Ну, а потом, когда отошла?
– А потом она мороженой стала. Кому ж ее?..
– Хоть скоту.
– Скоту?! А платить с нее, план сдавать, как с нормальной? Не, вина не наша, вы ее сактуйте.
– Хорошо, спишем… Но корм все-таки хороший.
– А мы по ней и так свиней пасли. А что осталось – в удобрение пойдет… Вот так мы и хозяйствуем.
В этом «мы» Песцов уловил явный намек на райком, на его собственную персону…
– Меня другое удивляет… Почему же колхозники молчали? – спросил Песцов.
– А кто их слушает? Я бригадир, за председателя оставался, меня и то не послушали.
– Ничего. Теперь вы сами хозяева. Вся власть у бригадиров будет.
– И бригадир не хозяин. Да иного бригадира к власти, как козла на огород, допускать нельзя.
– Отчего же? Ведь вы сами бригадир.
– Был бригадиром, и хватит с меня.
– Что так?
– Ничего. Вам сколько годков, тридцать с хвостиком? А мне под шестьдесят. Поработайте с мое, поковыряйте эту землю, тогда и узнаете.
Расстались они холодно. Песцов пошел к своему «газику», а Егор Иванович домой.
Хоть и сказал эти слова Егор Иванович по запальчивости, но мысль такая у него зародилась еще раньше. Давно уж он понял, что в колхозе у них не та пружина работает: и начальства много, и стараются вроде, а все вхолостую крутится. Мужик сам по себе, а земля сама по себе. А ведь мужик и земля, как жернова, должны быть впритирку. Тогда и помол будет. И задумал Егор Иванович, заплантовал на свой манер перекроить все. И слышал он, что в других местах вроде бы так делается.
К дому подошел он в сумерках, – с дороги к его воротам вел широкий и черный след гусениц. Приехали!
Сынов застал он во дворе; тракторы стояли в каретнике (догадались, черти!), а Иван и Степка возле заднего крыльца мыли руки, – мать поливала им из ковша теплую воду – пар клубился до самого карниза.
– Приехали?! – приветствовал их Егор Иванович и первым делом прошел к тракторам. Он провел рукой по радиаторам, похлопал по капоту. Машины были еще теплыми и сухими. «Сперва их протерли, а потом уж за себя взялись, – отметил Егор Иванович. – Молодцы!»
– Ну вот тебе, батя, и тягло, – сказал старший, Иван, подходя к отцу и вытирая расшитой утиркой руки.
Поздоровались.
– Хороши?
– Кабы мне их в руки, я бы наделал делов, – сказал Егор Иванович, снова оглаживая радиаторы.
– Не зарься, батя, не то раскулачат, – крикнул от крыльца младший, Степка, рыжий чубатый здоровяк в новенькой кожанке.
– Глуп ты еще, Степа. Я сам отвел свою кобылу в колхоз. Первым.
– Стара она у тебя была. Вовремя успел отвести, а то сдохла бы.
– Небось она была подороже твоей кожанки. А ты вот отдай свою кожанку.
– Э, батя, на личную собственность руки не поднимай.
– Да перестань зубы-то скалить! – оборвала его старуха в безрукавной стеганой душегрейке. – Ступайте ужинать. – Она с грохотом бросила ковш в ведро и поплыла в сени.
– И то правда, – согласился Егор Иванович. – Проголодались, поди? – он взял под руку безотчетно улыбающегося круглолицего, приземистого старшого, Ивана, потрепал за ворот Степку. – Пошли, пошли! Мать, поди, все глаза проглядела, дожидаючи вас.
За стол сели всей семьей, каждый на своем месте: с торца на табуретке Егор Иванович, на широкой скамье вдоль стенки уселись братаны, далее в самом углу под божницей сноха Ирина, жена Ивана, а уж с краю, на самом отлете, елозил на скамье младший Федярка, мальчонка лет двенадцати. Свободная сторона стола оставалась за Ефимовной, – отсюда она поминутно металась к шестку, гремела чугунами, орудовала ухватом и половником. Как только появилась огромная чашка щей, в которой, по выражению Ефимовны, уходиться можно, все смолкли и стали есть. Ели не торопясь, вдумчиво, молча.
После ужина, тщательно вытерев усы, губы и руки полотенцем, Егор Иванович заговорил, обращаясь к сыновьям:
– Вот и кончилось ваше мэтээсовское житье. Теперь круглый год дома. И слава богу – расходов меньше. Да и тракторы во дворе. Удобно.
– Скоро навес построят в колхозе. Общий! Перегонят туда и тракторы, – возразил Иван.
– Э-э, когда его построят! Да и что под навесом? Там и ветер, и слякоть, и снег. А здесь они сохраннее.
– Ты, батя, на тракторы-то смотришь как на свои, – сказал Степан.
