Софрон Михайлович, понаторевший во всевозможных комиссиях, сразу приступил к делу. Он решил начать с опроса «противной стороны», то есть тех людей, с которыми Саня сталкивалась по службе. «Объективность – прежде всего, – рассуждал он, – а искать ее надо в столкновениях». Поэтому и вызвал первой кассиршу.
Он принял ее в буфете, спешно оборудованном под кабинет.
– Садитесь, пожалуйста, Вера Григорьевна, – мягко пригласил Косяк.
Верка церемонно поджала губу и осторожно присела на краешек стула.
– Что вы можете сказать нам по вопросу пожарных обстоятельств? – Косяк снова мягко улыбнулся.
Верка повела плечом:
– Это про какие же обстоятельства?
– Иными словами, то, что было до пожара.
– А что ж было? Ставили столбы, потом плескались возле дежурки. Пиво пили. Потом совхозные пришли, пьянствовали. А когда пожар случился, приехали пожарники тушить – воды не оказалось.
– А куда же вода делась?
– Так я же вам сказала: после работы плескались – всю израсходовали.
– А кто же дал указание на расход воды?
– Начальница наша, Курилова.
– Так, так… А можно было бы, скажем, отвести людей на помывку сапог куда-нибудь в степь? Болота есть в степи?
Кассирша внимательно посмотрела на Косяка и согласно улыбнулась.
– Сколько хочешь.
– Понятно. Значит, товарищ Курилова проявила в этом вопросе недомыслие? Вы согласны?
– Конечно, согласна! – с радостью подхватила она, догадываясь, куда клонит Косяк.
– Хорошо, так и запишем.
Он вдруг подался к Верке и быстро спросил:
– А за что вас отстранила Курилова от работы?
– Билет незаконно приказывала выписать. А я отказалась, – с достоинством отвечала кассирша. – Тогда она сама выписала. А ей за это начет сделали. Да уж если говорить начистоту, беззаконие здесь на каждом шагу. – Она наконец поняла, что от нее требуется, и разошлась. – Здесь все держится на сделках. Курилова держит на работе сторожем бывшего начальника станции, а деньги выплачивает его дочери, потому что ему не положено, он полный пенсионер. А возле главного пути совхозные построили незаконно склад. У них документов на разрешение постройки нет. Я все знаю! Бывшего начальника они за это угостили водкой, а Курилова с ихним десятником-строителем вроде за жениха с невестой. Он ей и столбы поставил, уж наверно за что-нибудь, не задаром же. А я честный человек, я скрывать ничего не стану.
Косяк быстро записывал и согласно кивал головой.
– Интересно очень… Спасибо вам, спасибо, – сказал он, потирая руки. – А не смогли бы вы пригласить ко мне того строителя из совхоза? Ну, скажем, после работы.
– Отчего ж нельзя? Приглашу. Он придет. – Верка, довольная и радостная, встала из-за стола. – Курилова замуж думает за него выйти! Но по секрету вам скажу ничего у нее не выйдет. Да! Она тут во время пожара такую истерику закатила. Обзывала всех, и его тоже, с кулаками лезла. Так неинтеллигентно! Он с той поры на глаза ей не попадается. Я все знаю, все…
– Так, так, – кивал головой Косяк, любезно провожая свою посетительницу до двери.
Он вызывал к себе и Крахмалюка, и Шилохвостова, и Кузьмича – всех, и даже глухую Полю. Но неожиданно для себя он не встретил со стороны этих людей активной поддержки своего расследования; они либо отвечали нехотя, одними и теми же фразами: «Нет, не видал…», или – «Чего не знаю, того не могу сказать…», либо вовсе отмалчивались.
А Кузьмич даже стал доказывать; что вокзальный барак загорелся от проходящего поезда – искры вылетели из паровозной трубы и попали на крышу; крыша-то ветхая, на ней не щепа – солома, ну и загорелось, стало быть. Чего же тут винить Курилову? Да и барак ветхий, отстоял свое… Грош ему цена.
Косяк сделал Кузьмичу строгое внушение за то, что тот безответственно относится к государственному имуществу, и, выпроваживая его, подумал: «Уже успела обработать своих подчиненных». Потом он вызвал Саню. Он нарочно разложил по столу исписанные листки и, встречая Саню, сказал:
– Ну вот, товарищ Курилова, в основном картина ясна. Скажем прямо – трудовая дисциплина на станции хромает. А там, где нет дисциплины, там чепе неизбежно. – Он сделал внушительную паузу и с особенной ласковостью добавил: – Да и вы, надо сказать, подразложились.
– А что, пахнет? – хрипло спросила Саня.
– Вы напрасно идете на обострение, – не повышая голоса, заметил Косяк. – Вы еще молоды, впереди у вас большая жизнь, и не надо затруднять…
– Оставьте мою молодость в покое, – прервала его Саня. – А облегчений я от вас не жду…
– Напрасно вы начинаете со мной разговор в таком тоне.
– А нам и не о чем с вами говорить: у вас ведь все уже записано, согласно показаний… Вы, не говоря со мной, уже определили, что я разложилась.
