Преподнесенные монахом торжественные стихи-вирши запомнились, и спустя восемь лет царь вызвал Симеона в Москву обучать молодых подьячих Тайного приказа, а еще через три года назначил воспитателем своих детей. И сыновей, и дочерей – Марфы, Софьи, Екатерины. Софья оказалась самой способной из всех.
Симеон Полоцкий.
Полоцкий писал вирши – Софья овладела этим искусством. Сочинял комедии – она последовала его примеру. Но главное: специально для своих царственных учеников Симеон написал своеобразную энциклопедию современных знаний от античной мифологии до астрологии, наполнил понятными, взятыми из жизни примерами. Это было ниспровержение схоластики, утверждение просветительства, за которые боролась большая, возглавляемая Полоцким группа русских культурных деятелей. Борьба эта захватила и воспитанников Симеона. Десятилетней девочкой Софья стала ученицей Полоцкого, без малого десять лет занималась с ним. Уроки сделали свое дело. Вместе с новыми горизонтами пришли новые желания, которым стало тесно в теремных стенах.
Можно было начать выходить из своих палат. Можно было, пользуясь каждым благовидным предлогом, выезжать из дворца. Ни отец, ни тем более вступивший после него ни престол молоденький брат Федор не ставили тому никаких препятствий. Характер правления Федора Алексеевича, его устремленность быстро начали забываться рядом с фантастическим размахом действий Петра. И тем не менее это именно Федор отменил местничество, вызвав целый переворот среди родовитого боярства. Он запретил членоотсечение – страшный пережиток средневековья, обрекавший жертву закона на немыслимые муки. При Федоре была основана в Москве Славяно-греко-латинская академия, первое гуманитарное учебное заведение высшего уровня, и обсуждался проект создания Академии художеств, где бы учились «на художников», и притом не кто-нибудь, а дети нищих, об устройстве которых в жизни явно следовало позаботиться. Наконец, при нем стали стричь волосы, брить бороды и носить «немецкое» платье. Федор Алексеевич и не думал становиться на пути сестер к образованию и все более широкому общению. Только вот простое нарушение обета затворничества – разве могло оно удовлетворить снедавшую Софью жажду деятельности!
Смерть царя, может быть, и не слишком неожиданная, – Федор от рождения страдал тяжелой формой цинги, – выборы нового самодержца из числа малолетних мальчишек и, значит, перспектива неизбежного регентства – вот что впервые открывало перед Софьей настоящие возможности. И как стремительно осуществляет Софья свои планы; 27 апреля 1682 года не стало Федора Алексеевича и царем провозгласили Петра. Соответственно предстояло отправить «объявительные грамоты» всем европейским правителям. Они и были заготовлены, но не посланы, придержанные уверенной рукой. 28 мая все изменилось: по требованию взбунтовавшихся стрельцов на престоле оказались два брата – Петр и Иоанн Алексеевичи.
Слов нет, можно говорить о личной неприязни Софьи и Натальи Кирилловны, матери Петра, о боязни царевны, что с провозглашением государем одного Петра вся власть достанется ненавистной мачехе. Кстати, они были почти ровесницами: Софье – двадцать пять. Наталье Кирилловне – тридцать. Но ведь действительно важно то, что Софья сумела использовать внутридворцовые распри, найти сторонников и поддержку у стрельцов, добиться переворота. На это царь-девице, как ее назовет впоследствии один из историков, понадобится всего месяц.
У Софьи появляется власть, но только фактическая. Никакого царского указа о соправительстве не существовало. Все, чего удавалось Софье добиваться, было результатом ее личных усилий и не получало формальных подтверждений. Каждый день можно было лишиться всего достигнутого за долгие месяцы и годы. Но с какой же расчетливостью и дальновидностью Софья создает видимость непреложности и законности своего правления!
Она ничем не заявляет о себе непосредственно после переворота в пользу Иоанна – надо сначала проявить себя, и возможность возникает почти сразу. Раскольники во главе с Никитой Пустосвятом добиваются открытого диспута с патриархом и церковными властями в Грановитой палате. Софья поддерживает растерявшихся священников, приходит на спор о вере сама, участвует в нем, а потом делает решительные выводы.
Пустосвят, как личность, опасная для государства, был казнен на следующий день на Лобном месте, его сообщники разосланы по дальним монастырям. У Софьи не дрогнула рука казнить и руководителей стрельцов князей Хованских, только что обеспечивших ей путь к власти. Их положение среди стрельцов – государство в государстве, связь с раскольниками – представлялись ей недопустимыми. В решительности и твердости Софья не уступала Петру. Но зато после этих первых шагов она вставляет свое имя в государственные грамоты, пока еще после братьев и только в документах, не выходящих за пределы страны.
Следующая ступень – имя, писавшееся наравне с обоими царями и притом в зарубежных грамотах. Оно приходит в 1686 году после заключения правительством Софьи Алексеевны Вечного мира с Польшей, согласно которому русское государство получало навсегда Киев, Смоленск и всю левобережную Украину. Успех правительницы был слишком велик и очевиден.
И все-таки этого было мало. Еще один переворот в свою личную пользу? Софья думала о нем, но на него было трудно решиться без предварительной подготовки общественного мнения у себя и в Европе. Тогда-то и приходит на свет «Портрет с семью добродетелями».
С монархов принято писать портреты. Монаршьи портреты принято развешивать в присутственных местах, размножать и высылать в иностранные государства – для сведения. Портрет в соответствующем одеянии, со всеми знаками сана – обязательный атрибут монаршьей власти. Софья хорошо это знала, но… на Руси не существовало портретов. Никаких.
Первые портретные изображения в начале XVII века были исключительно царскими и делались со специальной целью – их помещали над гробницами. Со временем появляются и единичные изображения самодержцев – Алексея Михайловича, Федора. Их написание – всегда целое событие для Оружейной палаты, в ведении которой находились и иконописцы, и появляющиеся живописцы. Живописцы занимаются в основном росписями помещений, картинами и отделкой предметов домашнего обихода. Тем более никогда им не приходилось писать женских портретов.
Впрочем, Софья и не думала о живописном портрете, который не представлялось возможным размножить. Царевну привлекала распространенная на Западе гравюра. Но и соответствующими граверами Москва еще не располагала. Так начинается история первого в русском искусстве женского портрета.
Внешне все выглядело простой случайностью. С Украины приехал к царскому двору полковник Иван Перекрест. Полковник явно не слишком разбирался во всех тонкостях московской ситуации, потому что прихваченные им с собою сыновья привезли «рацею» – похвальное слово царям Петру и Иоанну, забыв о существовании правительницы. Перекресту подсказали ошибку. За несколько дней «рацея» Софье была сочинена и прочитана перед царевной. Сочинение понравилось, и тогда последовала новая подсказка – издать «рацею» в виде отдельной книжки и приложив к гравированному портрету.
Чтобы выполнить это пожелание, Перекресту пришлось вернуться на родину. В Чернигове он находит гравера Леонтия Тарасевича, заказывает ему доски и вместе с досками привозит в Москву: прежде чем начать печатать, следовало получить высочайшее одобрение. На первой доске были представлены «персоны» Иоанна, Петра и Софьи, на другой одна Софья в окружении «арматуры» – воинских доспехов и медальонов с семью добродетелями. Идея семи добродетелей, как и памятные вирши на портрете, принадлежала Сильвестру Медведеву. По его собственным словам, они должны были заменить те семь курфюрстов, которые изображались вокруг портрета римского императора в соответствии с числом принадлежащих ему областей. Под стать была и подпись: «София Алексеевна Божиею милостию благочестивейшая и вседержавнейшая великая государыня царевна и великая княжна… Отечественных дедичеств [наследных владений] государыня и наследница и обладательница».
Портрет печатался на бумаге, тафте, атласе, объяри – плотной шелковой материи, и широко раздавался (сколько усилий потом понадобилось Тайному приказу, чтобы их разыскать и уничтожить!). Но и этого оказалось мало. Один экземпляр посылается в Амстердам бургомистру города, который передает его для размножения одному из местных граверов с соответствующими надписями уже на латинском языке – «чтоб ей, великой государыне, по тем листам была слава и за морем, и в иных государствах, также и в Московском государстве по листам же». Никакой стеной отгораживаться от Запада царевна не собиралась.
Софья рвалась к власти. Торопили все усиливающиеся нелады с Нарышкиными и их партией, торопила и своя неустроенная личная жизнь.
