архивы еще предстояло определить, найти те фонды, которые могли же иметь – а могли и не иметь! – отношения к Клименту, справочники были под рукой. Пусть не документированные данные, простые намеки на источники в них явно содержались. Наконец, сама по себе смена версий, появление новых имен тоже не были безразличны для поиска. И потом – какое удивительное очарование заключено в этих старых, затертых на углах, дочерна растрепанных книгах! Скольким они открывали путь в историю, волновали воображение. Нет, миновать справочники было просто невозможно.
Но самая распространенная книга, из тех, что всегда под рукой, это и самая редкая по прошествии нескольких лет книга. Старый телефонный справочник, адресная книга, ноты всеми петого романса, доносившейся изо всех окон песни обладают способностью исчезать бесследно. Сиюминутная потребность, интерес, увлечение уступают место новым сиюминутным потребностям, и то, что только что представлялось совершенно необходимым, безжалостно уничтожается. Всеми. Одновременно. И напрасно думать, что есть такое волшебное хранилище, которое способно вместить потерянное во всей его полноте. Потом наступают розыски, удивление, возмущение и… бессилие. Не всегда, может быть, даже не очень часто – и все же.
Первая же попытка обратиться к справочникам Москвы привела к ошеломляющему открытию: никто никогда не ставил себе задачей собрать их все или по крайней мере составить подобный каталог. Сотрудникам Ленинской библиотеки «москвоведческая» тема не показалась достаточно значительной. Другие библиотеки к тому же не обладали необходимыми возможностями. Известное исключение составляла одна Историческая библиотека. Куда более скромная, чем Ленинка. Всего-навсего республиканская, к тому же доступная каждому из москвичей: ни тебе дипломов, ни тебе ходатайств, ни даже безнадежных очередей в раздевалках. И, может быть, с незапамятных времен удивительные по доброжелательности и вниманию к тому, чем ты занят, сотрудники.
Нет, справочников по годам их выпуска и у них никто не пытался систематизировать. Зато здесь существовал фонд Ивана Егоровича Забелина, историка-самоучки, как никто знавшего и архивные фонды, где он начинал простым архивариусом, и самый город. Н. Г. Чернышевский говорил, как хорошо бы было, если бы являлось в России больше таких людей, как Забелин, побольше ученых таких даровитых и живых. И до сих пор остается удивляться, с какой безошибочной точностью предусмотрел он появление многих разделов «москвоведческой» науки. Все, что выходило до него и при его жизни, Иван Егорович безусловно собрал в своей библиотеке. Все, что появилось после его смерти в 1908 году, оставалось искать.
Конечно, если думать о поиске как таковом, у Климента огромное преимущество перед другими архитектурными сооружениями – никакой истории вопроса, никакой специальной литературы. Каждая подробность может обернуться находкой. И что, если попробовать начать не с первых, самых ранних изданий справочников, а наоборот – с наиболее к нам близких, чтобы узнать сумму накопленных знаний. Разве годы не говорят сами за себя?
Аккуратный, на несколько сотен страниц, томик «Осмотр Москвы» В. Длугача и П. Португалова, изданный непосредственно в канун Великой Отечественной войны. Книга о том, как будет стерта с лица земли историческая Москва. Как прорежут хитросплетение веками складывавшихся улиц, кварталов, домов проведенные по линейке сверхширокие магистрали – об этом напоминают взрезавший приарбатскую тишину и Собачью площадку проспект Калинина и пока приостановленный у Кировских ворот Новокировский проспект. Как расширится за счет сноса основной части Китай-города Красная площадь – ее границы пройдут по площади Ногина, а на нынешнюю площадь Революции она откроется широчайшей лестницей, которая поглотит значительную часть улицы 25 Октября и все постройки Заиконоспасского монастыря, этой первой русской академии гуманитарных наук. Нынешние разговоры о памятниках, сама идея заповедного Замоскворечья выглядят здесь попросту абсурдными, противоречащими существу рисующегося авторам развития города. Нет, они оставляют место для Пятницкой улицы и называют единственную обнаруженную на ней достопримечательность – здание бывшей Сытинской типографии. Они упоминают даже Климентовский переулок – потому, что он соединяет Пятницкую с Ордынкой, и еще потому, что на его углу со временем должна появиться станция метрополитена. Климента просто нет, и это верный признак, что судьба его не решена и может сложиться по-разному. Тем более «Осмотр Москвы» выходит уже третьим изданием.
А ведь авторов, обошедших молчанием Климента, оказывается, немало было и в прошлом. И среди дореволюционных изданий. Дело не в их личных вкусах и оценках, но в определенной сложившейся традиции. Недаром «Спутник зодчего по Москве» 1895 года не находит нужным обращать на Климента внимание архитекторов. И тем не менее история вопроса в отношении Климента существовала, только складывалась она необычно.
Пренебрежительно отмахиваются зодчие – во второй половине прошлого века их интерес сосредоточивался главным образом на XVII столетии, различных комбинациях кирпича и его фигурной, использовавшейся древними строителями кладки, будто можно возродить вместе с набором внешних приемов и тот внутренний смысл, который их породил. Равнодушно молчат историки – никаких связей с примечательными событиями и лицами им не удается рассмотреть. И тем не менее сведения о Клименте исподволь, без чьих-либо усилий, накапливаются. Первым о них заявляет учреждение, одинаково не имевшее отношения ни к зодчеству, ни к истории. В своем «Указателе улиц и домов столичного города Москвы» Контора московского обер-полицмейстера еще в 1882 году давала неожиданно обстоятельную справку.
По данным указателя, Климент был построен в 1761–1769 годах на месте разобранной за ветхостью церкви Николы и Знамения и освящен в 1770 году известным своей близостью к Анне Иоанновне архиепископом Амвросием. Примыкающая же к основному зданию трапезная, в которой разместилась теплая церковь с приделом Климента, возводилась в 1758 году. Строителем же всего ансамбля назывался коллежский асессор Матвеев.
Для справочного издания сведений более чем достаточно. Но именно из-за своей относительной полноты они начинали подсказывать один за другим новые вопросы. Если трапезная – безликое, вросшее в землю одноэтажное строение – была возведена за три года до начала основного строительства, значит, великолепное дворцовое здание Климента пристраивалось к ней. Но как это можно себе представить? Что означает совершенно неожиданное название Николы и Знамения? Подобного сочетания никогда не приходилось встречать. Почему новый огромный храм получил название от придела в трапезной? И главное – кем был строитель Климента коллежский асессор Матвеев, располагавший средствами для возведения одной из богатейших московских церквей?
Лондон
Министерство иностранных дел
Правительство тори
– Вы на целых три часа задержали сообщение о новом назначении Алексея Бестужева, сэр! Его величество вами недоволен.
– Приношу мои глубочайшие извинения, милорд. Но вы еще не изволили приехать в министерство, и я не счел себя вправе обеспокоить вас по такому поводу в вашем доме.
– Вы удивляете меня, сэр. Такая новость, и вы не можете не знать ей цену: Бестужев-юниор из камер-юнкеров герцогини Курляндской снова стал посланником, и притом в Дании! Разве этого мало, чтобы поднять с постели каждого из членов Кабинета? Я уверен, господин Бестужев не изменит тому расположению, которое в свое время испытывал к нашей короне. Иметь своего доброжелателя в Дании – не шутка!
– Прошло три года, милорд, со времени службы Алексея Бестужева у короля. Его нынешние настроения представляют для нас тайну. Мы ими не интересовались. Вряд ли в этом вопросе целесообразно торопиться с выводами.
– Дело не в выводах, а в необходимости немедленной связи с ним. Немедленной, вы слышите, сэр Грей! В дипломатических делах время не терпит ни в каких случаях. Как объясняется нашим министром причина его перевода?
