— А международных осложнений не получится? — осведомился Мазур лениво.
— Друг мой романтичный, — сказал Лаврик светски. — Вы, я так понимаю, до сих пор не в курсе тех тонкостей, с какими «Рябинушка» пропагандирует советское искусство за рубежом? Между нами, мальчиками… Эту куклу не так давно подкладывали под испанского короля, так что она и сейчас не станет визжать, взывая к секретарю парткома…
— Иди ты, — сказал Мазур недоверчиво. — Я человек циничный, жизнь и ремесло обязывают, но чтобы наши вербовали испанского короля… Это уж ты подзагнул.
— А при чем тут вербовка? — безмятежно прищурился Лаврик. — Кто ж его станет вербовать, он как- никак король испанский, неприлично… Просто нужно было сделать человеку приятное. В качестве десерта к болтовне карьерных дипломатов. Его величество, между нами, большой ходок по этой части…
— А, ну это другое дело… — Мазур с любопытством покосился на бунгало без света в окнах, где у крыльца торчали двое гвардейцев. — А тут, часом, ничего такого не планируется?
— Абсолютно ничего, — пожал плечами Лаврик. — Никакого смысла нет туда камеру подсовывать. Потому что никакой это не компромат. Папа такую пленочку может во всех кинотеатрах крутить — подданные только зауважают: ну батюшка наш, орел, как он эту белую понужает, и так, и сяк… Благо вдовец, и сцены ревности устраивать некому. Дуру голландскую, кстати, сегодня из резиденции выселили, надоела… — он вздохнул. — Строго говоря, дело осложняется тем, что на Папу вообще нет компромата, увы. Похождения по женской части — только к повышению репутации у мужской части народонаселения. Сатрап? Так тут испокон веков сплошь сатрапы. К казнокрадству здешний народец относится философски — вот если здешний правитель казнокрадствовать не будет, к нему как раз с подозрением станут приглядываться, вдруг он на голову больной… Мукузели извертелся, талдыча про европейские счета, да без толку… — он фыркнул: — Усматриваешь тенденцию?
— Ага, — сказал Мазур.
Приглашенные по-прежнему толпились на площадке с бокалами в руках, но их стало гораздо меньше — почти не осталось господ генералов с полковниками и, соответственно, «рябиновых» танцовщиц.
Штучек пять их наличествовало, не больше — то ли особо целомудренных, то ли, что вероятнее, не задействованных в особо деликатных миссиях по пропаганде советской культуры за рубежом, так что приходилось их вульгарно убалтывать.
— А вона-вона-вона… — сказал Мазур, ухмыляясь. — Слева.
Там, возле одной из прелестниц с косой до попы, топтался изрядно принявший на грудь международник, сиречь африкановед в штатском из АПН — издали видно, обуреваемый недвусмысленными вожделениями.
Лаврик присмотрелся, фыркнул:
— Ну, это из кордебалета, вполне по его погонам, нехай успешно конкурирует с оставшейся военной мелюзгой. Потому как…
Рядом с их столиком звучно щелкнули каблуки, раздался звонкий девичий голос, четко выговоривший на неплохом английском:
— Господин полковник, разрешите вас отвлечь от беседы…
Мазур поднял глаза. У столика навытяжку стояла симпатичная девица в хаки с капральскими золотыми шевронами на черных погонах, с французским спецназовским ножом на поясе — ладненькая такая, спортивная.
— Да? — сказал Мазур, вставая.
Девица лихо подняла два пальца к заломленному берету:
— Мадемуазель Натали хочет с вами посоветоваться по крайне конфиденциальному вопросу…
— Разумеется, — сказал Мазур, обреченно вздохнув про себя.
Покосился на Лаврика — тот, прохиндей, не стал лыбиться. С непроницаемым видом негромко произнес по-русски:
— Покажите ей, что такое гвардия, благородный Румата…
Мазур неласково посмотрел на него и направился следом за девицей, четко печатавшей шаг по дорожке, — ну, по крайней мере, со строевой подготовочкой у нее обстояло неплохо… да и ножиком, есть такие подозрения, сможет при нужде виртуозить нехило, все же бабы здесь боевые, носорога на скаку остановят, в горящую хижину войдут, чтобы пьянехонького мужа на плече вынести. Полная противоположность нравам того райского далекого острова, где он однажды побывал законным супругом дочери старосты… Как же ее звали? А ведь забыл… Первые пару лет еще помнил и всерьез прикидывал, не бегает ли под пальмами карапузик, не ведающий, что в его жилах течет половина славянской крови, — а потом и это, как многое, отодвинулось, стало нереальным, словно бы и небывшим, не посылать же официальный запрос, в самом-то деле, кто позволит, несмотря на перестройку и новое мышление…
На миг его обожгло что-то вроде мимолетной щемящей тоски непонятно по кому или чему — и тут же улетучилось. Капитан второго ранга Кы Сы Мазур целеустремленно шагал выполнять очередное задание Родины — чего бы Родина ни потребовала, мы завсегда исполнительные. Один, бравый, не обремененный ни супругой, ни законными детушками, не защитник Родины, а ее центральный нападающий.
Бунгало, куда его отконвоировала ладненькая капральша, ничем особенным от других не отличался. Стандартная прихожая, стандартная гостиная. Принцесса встала ему навстречу, улыбчивая, свежая, в очередной невесомой тряпочке французского изыска, мало что прикрывавшей. Выражаясь по-русски без дипломатии — все же очаровательная блядина… Не все задания Родины бывают многотрудными…
Капральша по знаку Принцессы тихонько улетучилась, бесшумно прикрыв за собой дверь.
— Садитесь, полковник, — голосом благовоспитанной девушки сказала Принцесса, подавая пример. — Наливайте себе, прошу вас, я постаралась максимально соблюсти русские национальные традиции…
Мазур обозрел стол. Посреди тарелочек с европейскими и местными закусками возвышался начищенный до жаркого блеска русский самовар, судя по виду, не поздняя имитация, а самый натуральный антиквариат, со множеством медалей и пространной надписью, свидетельствовавшей, что он изготовлен на заводе самого Баташова, былого «самоварного короля».
— Откуда у вас это, мадемуазель Натали? — светски осведомился Мазур.
— Из «Русского медведя», конечно. Вы ведь бывали в этом очаровательном магазине?
— Заходил пару раз, — сказал Мазур.
— Я не стану спрашивать, ради антикварных редкостей или прелестной хозяйки… — с улыбочкой сказала Принцесса. — Возьмите чашку, наливайте себе до краев, как у русских положено, я читала…
Взяв фарфоровую чашку в цветочек (опять-таки крайне похожую на настоящую русскую дореволюционную), Мазур поставил ее под краник и осторожно повернул фасонистую штуковину. Вместо ожидаемого чая полилась прозрачная жидкость с ностальгически знакомым ароматом. Мазур поднял глаза на девушку. Она сказала, поглядывая лукаво:
— Самая настоящая русская водка, мне подарили в вашем посольстве… Русский ведь должен пить водку из самовара, правда? Я только набила льдом эту трубу… куда у вас обычно уголь кладут, да?
Потянув ноздрями воздух, Мазур подумал: «Точно, не просто завод „Кристалл“, а пресловутый спеццех. Товарищ посол толк понимает и ординарную брыкаловку сосать ни за что не станет…»
Натали вперилась в него распахнутыми прямо-таки в детском любопытстве глазами:
— Полковник, а вы можете, как это у вас называется, все выпить одним глотком? Я столько слышала, но ни разу не видела… Так любопытно…
На глазок, в чашке оказалось граммов сто пятьдесят — тоже мне, бином Ньютона… Присмотрев себе подходящий ломтик здешнего копченого мяса, Мазур легонько выдохнул, опрокинул в рот ледяную водку, не поморщившись, закусил.
— Браво! — Натали легонько похлопала в ладоши. — Наконец-то вижу настоящего русского. Я в Париже познакомилась с одним вашим художником, не эмигрантом, а советским. Вот только он, когда я его попросила мне показать, как русские пьют водку стаканами, проявил себя не лучшим образом, откровенно оскандалился… — она поиграла взглядом. — И в остальном проявил себя не лучшим образом… И даже обещанного портрета не нарисовал… Так что я чуточку разочаровалась тогда в русских… Не подумайте, я вам говорю чистую правду, — она взяла со стола небольшой изящный блокнотик. — Вот, он мне написал…
Мазур присмотрелся. Во всю страницу размашистыми пьяными каракулями было начертано:
