— Ты затмеваешь его своей красотой, — громко чмокнул второй поцелуй.
— Я думаю, дорогой, что тебе надо всерьез заняться дипломатической карьерой. Жаль зарывать такой талант в землю. — Обманутая в лучших ожиданиях жена надула губки. Помолчала, переживая обиду. Потом сменила гнев на милость: — Так что за историю ты хотел мне рассказать?
— А! Вот история действительно заслуживает внимания, не то, что эта безделушка! — воскликнул несостоявшийся политик, радуясь, что жена перестала вздыхать о кольце.
— Но это совсем не безделушка! — вновь загорелась жена. — Дай-ка мне еще раз посмотреть на него!
— Бери… — Остановить женщину, примеряющую украшение, невозможно. Опытный дипломат не стал и пытаться, а перевел разговор в другую плоскость. — Интересно, что ты о нем скажешь, мой любимый Шерлок Холмс!
Доктор поднесла к глазам тяжелое кольцо и несколько минут придирчиво рассматривала его со всех сторон.
— Ну я, конечно, не знаток… — задумчиво произнесла она, — но понятно, что его делали для мужчины, а носила женщина.
— Почему? — искренне удивился муж. Его сарказм исчез, он ближе придвинулся к кольцу.
— Потому что оно велико для женского пальца. Вот, смотри! — Она вновь надела кольцо. Только для проведения следственного эксперимента, ни для чего более, к сожалению… — Видишь, как болтается? Женщина, которая носила это кольцо, сжала его — оно не правильной формы, а чуть сплюснутое, овальное, чтобы не падало с пальца. Видимо, у этой женщины были распухшие суставы — сплюснутое кольцо можно надеть только бочком, так, чтобы пролезало через сустав, а потом оно свободно на самом пальце.
— Очень интересно. А еще?
— Видимо, оно старинное. Смотри, какое желтое золото — тяжелое и жирное. Такие кольца я видела в Эрмитаже, в «Золотой кладовой». И бриллиант такой большой и чистый — сейчас стоит кучу денег, а тогда, я думаю, он был самым обыкновенным. — Она прищурилась, оценивая его. — Здесь, наверное, карата два, если не больше. Читой воды. Смотри, как играет! — Она восхищенно повертела кольцо перед глазами.
От бриллианта во все стороны отскакивали искры, они плясали в стакане с соком, в стоящем в гостиной аквариуме, и рыбы в испуге шарахались от невесть откуда взявшихся огней. Плясали они и на старинной цепочке с золотой чеканной монетой, и, казалось, алмазные искры перемигиваются с блеском золотой арабской надписи.
— И оно сделано евреем! — уверенно заключила новоявленная миссис Шерлок Холмс.
— Почему?
— Посмотри! — Она повернула кольцо обратной стороной так, чтобы были видны лапки, держащие камень. — Видишь? Они образуют «Маген Давид», еврейский знак.
— Ну нет, этого никак не может быть! — победно воскликнул муж.
— Почему?
— Потому, что я знаю его историю! Слушай! В четверг вечером ко мне в банк пришла бедуинка, закутанная до бровей. Она дождалась очереди ко мне, хотя кругом было множество свободных мест, села так, чтобы никто не мог ее увидеть, и только тогда раскрыла лицо. Это была Салма — мать той самой Хоснии, которая чуть не упала в обморок у тебя.
— Ну помню, помню, дальше!
— Меня очень удивило, что она приехала в Беер-Шеву одна, без мужа. Это очень опасно, потому что другие две жены могут наябедничать ее мужу, и тогда такое самоуправство не пройдет ей даром. Но я еще раньше замечал, что она — женщина на удивление самостоятельная. Не знаю, как уж они там уживаются с мужем, но умом и умением добиваться своего она заткнет за пояс любого мужчину. Это я заметил, когда он ссуду брал для каких-то своих дел, но на ее имя, и поэтому привез ее в банк. Так она в делах и процентах разобралась лучше него. Это редкость среди наших бедуинок. — Давид задумался. — Может, это у нее в крови, она ведь не из наших, негевских бедуинов, а из жительниц Синая. Там женщины независимые, даже занимаются рыбной ловлей наравне с мужчинами.
— Как это — рыбной ловлей? На удочку?
— Нет, сетями. Они выходят в море с дочерью или младшим сыном и закидывают сети. Мужчины ловят рыбу вплавь, руками.
— Как это рыбу можно поймать руками? — не поверила городская жительница, которая ловила рыбу только в магазине и только в виде филе.
— Я и сам не поверил. Был на Синае в одной деревушке на берегу Красного моря, в гостинице. С другом поехали туда в отпуск, — подозрительно быстро пояснил муж. — Так хозяин спрашивает: «На обед хочешь рыбу?»— «Да!» — «Какую?» — «Красную!». Он мигнул своему сыну, тот тут же, как стоял, нырнул с обрыва… и через пять минут вернулся мокрый, с барбонией. Рыба еще дышала.
— Ужас! — проговорила потрясенная жена, представив себе, как она держит в руках шевелящуюся, скользкую морскую тварь. Наверное, еще и кусачую! Брр! Нет уж, лучше замороженное филе. — Так что же — кольцо и твоя Салма?
— Моя Салма! Ты даешь! Так вот. Пришла она ко мне в четверг, на секунду приоткрыла лицо, чтобы я ее узнал, опять закуталась и тихо так говорит, по-арабски, разумеется: «Мне нужна твоя помощь, устаз!». Это обращение к чиновнику или к любому другому образованному человеку. Я очень удивился, потому что за помощью она должна обращаться к своему мужу, и упаси бог, если он узнает, что жена одна пришла к другому мужчине. Хоть бы даже и к банковскому чиновнику. Ты же знаешь, он идет с ней даже к гинекологу и присутствует при осмотре. Тут Салма вытащила из-под своего платка эту сумочку и говорит: «Мне нужно продать это кольцо! Я не могу сделать это сама, среди наших — муж узнает. Продай мне его, устаз!». А сама смотрит своими яркими голубыми глазами — требовательно так, настойчиво.
— Бедуинка с голубыми глазами?
— Да, на Синае они особенные — светлокожие и с голубыми глазами. Смуглые лишь от загара, а так кожа светлая. Очень красивые. Я думаю, что этой необычной красотой она и околдовала своего мужа. Знаешь, она высокая и гибкая, как кошка. — Он подумал и почему-то начал загадочно улыбаться. — Мне всегда казалось, что она напоминает дикого зверя — такая красивая и опасная, зачаровывающая.
— Если так, то дочка не в нее. Дочка — типичная негевская бедуинка. Смуглая и ширококостная крестьянка. Хоть сила духа и упрямство у нее есть… — Маша вспомнила, с какой твердостью и достоинством девушка отклонила ее руку со склянкой нашатыря, хотя была в полуобморочном состоянии.
Мечтательная улыбка слетела с лица банковского Казановы:
— Ну… дочку я не видел. Наверное, в отца. Так вот. Салма протягивает мне это кольцо и говорит: «Оно очень древнее. Досталось мне от бабушки, а той — от ее бабки. У нас в семье есть поверье, что оно спасает от бед. Сейчас у меня беда. Не спрашивай — какая. Я знаю, что оно стоит много денег. Продай его и отдай мне деньги. Я верю, что ты не обманешь меня, устаз!». Требовательно так говорит! Я отвечаю, что не торгую драгоценностями. А она настаивает. Всунула мне его и просит пятьдесят тысяч шекелей. Кругленькая сумма, а? Я не знаю, сколько оно стоит. Что делать?
Маша пожала голыми веснушчатыми плечами:
— Ума не приложу!.. Постой, должны же быть какие-то оценщики, продавцы антиквариата…
— Антиквариат? — Давид облегченно улыбнулся и обнял жену. — Ай да умница! Точно! В Алмазной бирже в Тель-Авиве есть оценщики. Завтра отпрошусь на работе и съезжу туда. Посмотрим, что они скажут. Может, это и не бриллиант вовсе, а подделка какая-нибудь.
— И я с тобой!
— А ты зачем? — Муж перестал обниматься и подозрительно покосился на загоревшуюся жену. — Мы там ничего не сможем купить, предупреждаю заранее.
— Да? — Она подавила тяжкий вздох. — Ну хоть посмотреть, потешиться… — Она горестно погладила кота, все еще с подозрением обнюхивающего вышитый мешочек. — Что, мой милый, тебе тоже не хватает приключений? Давно из окна не прыгал, разбойник?
Через пару дней скромный белый «фиат» подкатил к группе Тель-Авивских небоскребов, известных под названием «Алмазная биржа». Вполне солидное название. Да и современная архитектура выглядела так же, как алмазы, — чрезвычайно солидно, изысканно и очень дорого. Давид ловко загнал машину на платную
