Давид сидел на кошмах и молчал, пытаясь осознать смысл познанного. Все это было странно, чертовски странно, но все действительно сходилось! Вдруг все его качества, все его привязанности, поступки, мечты, вся жизнь сложилась воедино, как кусочки разрозненной головоломки, и это удивляло больше всего. Другого объяснения не было! Все сходилось: и умение убеждать, и способность предвидеть последствия своих поступков, и умение вести дела, свои и чужие… да и любовь к прекрасному, в том числе — к прекрасному полу…
Он встал, обвел всех долгим, задумчивым взглядом, пробормотал: «Я должен подумать!» — и вышел из палатки на свет божий.
— Раковины никогда не ошибаются! — убежденно пробасила гадалка, ласково оглаживая свое сокровище в корзинке, словно новорожденных котят. — Как сказано, так и будет! Эль хаммед Алла! — Она подняла сложенные ковшиком руки.
Давид, просветленный, сунул голову внутрь палатки:
— И они говорят, что этот потомок уже в пути?
Бабушка торжественно наклонила голову:
— На все воля Аллаха! Благословенно имя его!
Ружди присвистнул:
— Эге! Вот здорово!
Хосния, тяжело перевалившись через бочок — круглый живот мешал ей, — подсела к Маше и нежно, по-сестрински, обняла ее:
— Когда?
Она подразумевала — когда роды, но молодая женщина поняла вопрос иначе — когда успели?
Рыжая красотка зарделась и недоуменно посмотрела на благоверного:
— Действительно, когда? В последнее время ты был так занят… Хм! Пожалуй, только вчера, в море… О боже!
— Но ведь невозможно узнать через сутки, — изумился будущий отец.
— Раковины всегда знают, — безапелляционно повторила старуха, качая мудрой головой.
Все замолчали, обдумывая случившееся.
Вдруг ясная улыбка осветила веснушчатое лицо, и медная корона на голове качнулась:
— Выходит, мы все — дети знаменитого халифа? Может быть — дети Шахразады? Давид — прямой потомок, а мы с тобой, Ружди, — косвенные, не зря же нам дали монеты из ее дома.
— Очень может быть, — благосклонно согласился потомок великой сказительницы. — Хотя, по преданию, Шахразада рассказывала сказки царю Шахрияру, а не великому халифу. Не путайте, пожалуйста, вымышленного Шахрияра со знаменитым и реально жившим Гаруном аль-Рашидом. Кстати, имя Шахрияр, может быть, не имя, а титул или псевдоним, потому что «Шах» — это шах, царь, а «Рияр» — райский сад. То есть царя звали «Султан рая», что-то в этом роде, вымышленное имя.
— Кстати, а были ли у нее дети вообще? — вдруг заинтересовался пра-пра-правнук халифа. — Все- таки документально зафиксированы тысяча и одна ночь, которые царь провел с ней вместе. Это сколько же лет? — Банкир быстренько считал в уме. — Это ж больше двух лет!.. Два и семь десятых года! Не только же сказками развлекались, а? — Он вопросительно посмотрел на окружающих, ожидая подтверждения.
— Не только, — со знанием дела подтвердил разбойник-бедуин. — Тем паче, что закон запрещает мужчине воздержание. Помните? Шахрияр сначала возлежал с несравненной Шахразадой, кстати, в присутствии ее младшей сестры, а уж потом, удовлетворенный, наслаждался восхитительными рассказами. Соловья баснями не кормят, мои дорогие дамы! — Мужчины многозначительно посмотрели на современных Шахразад, а бабушка хихикнула. — Так что дети, конечно, были и у царя Шахрияра, и у Абассийского халифа, чему ты, мой милый, наглядное подтверждение.
— Погодите! Раковины сказали — потомок Пророка, то есть Мухаммеда, я правильно понимаю? А при чем тут Пророк? — вспомнила Маша и почесала в рыжей голове. По марксизму-ленинизму она имела пятерку, а вот ислам в школе не проходили…
— Это как раз просто, — охотно объяснил профессор Халед, — Гарун аль-Рашид принадлежал к династии Аббасидов, второй после Омейядов династии арабских халифов. Они же, в свою очередь, происходили от Аббаса ибн Абд аль-Мутталиба, дяди Мухаммеда. Это — прямое родство. Так что кровь Пророка налицо.
— Раковины всегда все знают, — кивала головой мудрая бабушка.
Обратно вернулись, разумеется, на современнейшем профессорском «мерседесе» — с кондиционером, подушками, баром и прочими элементарными удобствами. — Вы что — с ума сошли? — возмущался житель пустыни — Так рисковать на верблюжьей тропе?! Только отчаянные пацаны соглашаются проводить караван над сумасшедшей пропастью! Вы что, всерьез думаете, что те сто пятьдесят человек, что живут здесь постоянно, общаются с внешним миром через это ущелье Шайтана?..
Оказалось, что по другую сторону неприступной скалы, в которой была вырублена смертельная тропа, шло вполне сносное асфальтированное шоссе — узкое, извилистое и разбитое, но вполне пригодное даже для небольшого грузовичка, на котором бедуины привозили еду в стойбище и отвозили на базар выловленную рыбу и женские поделки.
Вернулись, они приняли душ и тут же прилегли на зеленом газончике перед коттеджем — отдохнуть от удивительных приключений и переварить в тишине и спокойствии сногсшибательную информацию, ливнем обрушившуюся на беззащитные неподготовленные головы.
Давид лежал на белом пластиковом шезлонге, глядел в синее, темнеющее небо с выступающими на нем мелкими капельками звезд, машинально поглаживал опаловое кольцо и думал, что он — потомок грозного халифа. Как странно. Как удивительно нести в себе эту информацию. Но — какую? Что мы знаем о нашем прошлом, о наших прадедах, об их характере, привычках, пороках, черт возьми? А ведь из этого происходят и наши характеры и свойства, а значит — наша жизнь и судьба, которую мы сами строим. Кто они — наши предки? Какую информацию от них мы передаем своим потомкам? Давид никогда не задумывался об этом, но теперь вся жизнь вдруг приобрела совсем другой смысл. И он не знал — какой, и как он будет жить дальше… Мелькнула мысль, что надо бы проделать генетические тесты, как-нибудь постараться подтвердить свое происхождение. Но важно ли это? Даже если окажется, что все эти Шахразадские сказки — просто выдумка озорника-профессора, все равно, я — человек, ответственный за ту информацию, которую передам потомкам. Господи, неужели уже можно говорить о потомках? Неужели я буду отцом?..
Он посмотрел на соседний шезлонг, где, по-кошачьи свернувшись в клубочек, задремала уставшая Маша. Медные кудри, отливающие красным в багровых лучах заката, прикрывают острые плечи, худые ноги согнуты в коленях, между ними просвечивает узкая полоска травы. Плоский тощий живот мерно вздымается и опадает при дыхании, длинные узкие руки прикрывают крошечную грудь. Неужели там, внутри, в такой знакомой и домашней Маше, живет кто-то еще? Кто-то маленький и неведомый, пугающий своей неизвестностью.
Давид всмотрелся в расслабленное дышащее тело… и вдруг увидел его совершенно другим взглядом. Вдруг оно показалось ему загадочным и запретным, как мамина деревянная шкатулка, в которой она хранила свои скромные сокровища — обручальное кольцо, бабушкины серьги, цепочку, подаренную на рождение первенца… Небогатые, но удивительно дорогие сердцу, потому что были связаны с любимыми людьми, счастливыми воспоминаниями давно прошедшего детства и юности. Шкатулка с драгоценностями — темная, потрескавшаяся от времени, невзрачная, но удивительная любовью и воспоминаниями, хранящимися в ней. И он вспомнил поразительные слова Сент-Экзюпери: «пустыня прекрасна, потому что в ней скрываются родники»… Любимые вещи как бы сияли через простые деревянные стенки, озаряя старое полированное дерево призрачным волшебным светом.
Давид вгляделся в спящее лицо жены. В этой невзрачной, такой знакомой, такой будничной оболочке теперь скрывался родник, родник новой жизни… И оболочка изменилась, она стала восхитительна, прекрасна и загадочна.
Как же я раньше не замечал?
Волна нежности захлестнула его. Это хрупкое тело — такое тонкое, беззащитное, скрывающее внутри тайну. И крохотный комочек жизни внутри — совершенно непостижимый, мяконький. Как же теперь обращаться с ней? Ведь он — внутри?..
