Андрей Молчанов
Взорвать Манхэттен
АБУ КАМИЛЬ. ДО 11.09. 2001 г .
Беда заключалась в том, что Абу Камиль не верил в Аллаха. Если бы он верил в него, то жил бы по предначертанному свыше, а иначе приходилось полагаться исключительно на себя.
Событие, предшествовавшее поселившейся в его сознании крамоле, случилось в детстве, когда с отцом он летел из Багдада в Тегеран. У трапа, простершись ниц, молилась толпа в белых одеяниях, похожая на заснеженную поляну, хотя время намаза еще не подошло, а в истовости лиц, то и дело обращаемых к небесам, сквозила отнюдь не рутинная набожность, обычно сопутствующая исполнению обязательного ритуала. Поодаль от коленопреклоненных простолюдинов держались два шейха в атласных бурнусах. Перебирая четки, они равнодушно взирали поверх голов тех, кто взывал к Всевышнему о благополучии предстоящего полета.
− А почему не молятся эти люди? − спросил Абу отца.
− Они ближе к Аллаху, и, наверное, знают его планы, − ответил тот, и губы его тронула легкая лукавая улыбка.
Эта улыбка трещиной отразилась на юной душе Абу, зародив в нем первые сомнения в истинности веры; так легкий надкол на стекле таит в себе сеть лучиков, разбегающихся впоследствии от больших и малых потрясений извилистыми и глубокими разломами.
И когда Абу Камиль стал двадцатилетним юношей, он окончательно уверился, что религия зачастую − просто узда для должных повиноваться придерживающим ее глашатаям масс.
Он происходил из знатной семьи иракских военных. Отец дал ему отменное воспитание и образование за рубежом. Кроме того, Абу Камиль окончил школу военных летчиков, но судьба распорядилась так, что сдержанного и опрятного молодого человека, владеющего тремя европейскими языками, заметили люди из разведки, пригласив на службу в свое ведомство. Предложение сулило серьезную карьеру, и он согласился без колебаний.
Абу был очень дисциплинированным сотрудником, свои обязанности по службе выполнял неукоснительно и бесстрастно, и вскоре заслужил благосклонность высшего руководства, получив назначение на должность начальника направления, отвечающего за связи с исламскими освободительными движениями, более известными, как всякого рода экстремистские кружки. Манипулирование ими означало немалые выгоды для лидеров многих стран, норовящих таскать из костра печеный картофель чужими руками. А то и просто разжечь тот или иной костер в нужный час в необходимом месте.
Итак, Абу был на хорошем счету в разведке, кроме того, его дядя − армейский генерал, выбился в круг приближенных к президенту лиц, открыто патронируя племянника, что, естественно, отмечалось шефами молодого разведчика, а потому вскоре тот ощутил свою значимость и почтение со стороны многих влиятельных чинов.
Может, иной бы обольстился своим положением избранного, уверился бы в непогрешимости и надежности покровителей, служа вбитым в голову истинам, однако не зря был принят в разведку молчаливый и умный Абу: он неуклонно учился искусству холодного препарирования фактов, извлекая из них выводы − извечно неутешительные. Главным из выводов являлся тот, что его страной управлял деспот, обуянный гордыней. Созданный им аппарат насилия, в котором служил Абу, был грозен и действенен, внушая трепет черному люду, сдерживая неприязнь между шиитами и суннитами, подавляя вольнодумство курдов и отражая шпионские происки Запада. Но нельзя было нападать на соседей, обнаружив при этом слабость и неумелость своей армии, нельзя было замыкаться в своих амбициях на нефтеносной земле, очевидно понимая ее вожделенность для неверных, чья цивилизация создала нынешний мир с его ядерными умными ракетами, спутниками и компьютерами.
Война в Кувейте и первая американская компания открыли Абу истину: будущего у Саддама нет. Он обречен. Но Саддам не только диктатор, это − могучий магнит, и, не стань его, миллионы опилок, выстроенных силовыми полями в непреложный и четкий узор, смешаются в непредсказуемом хаосе. Возможно, со временем картина восстановится, но какое в ней место займет он, Абу, даже и сумев пережить потрясения и погромы? Новый режим не щадит приверженцев режима старого. А спецслужбы − авангард любого режима, и расправа с ними безжалостна совершенно.
Абу тянул с женитьбой, всерьез раздумывая о своем переходе на Запад. Он давно и успешно мог бы выйти с инициативой своей вербовки, поскольку часто бывал за рубежом, но страх перед всеведущей контрразведкой отвращал его от такого шага. Риск был слишком велик, а работа в качестве агента не давала гарантий перемещения на территорию Англии или США. Да если бы и давала, сумел бы он этим воспользоваться, заподозри в нем кто-либо изменника? Оставался самый простой выход: уйти к противнику с информацией. Ее у Абу хватало для самого успешного товарообмена. Но этому плану противостояло одно: он беззаветно и трепетно любил свою семью.
Абу рано лишился родителей, но оставались сестры и братья, а кроме того, семья дяди, заменившего ему отца. Его бегство означало для них гибель в изуверских застенках. Пойти на такие жертвы Абу не мог. И, преисполнившись обреченности, он принял решение плыть вместе со всеми на корабле, держащим свой курс на смертоносные рифы.
Вскоре он женился. Свадьба совпала со срочной командировкой в Арабские Эмираты, и сразу же после празднества Абу с молодой женой, получив разрешение руководства, отправился в благословенный Дубай, ежедневно разрастающийся роскошью своих небоскребов, отелей и сверкающими кварталами торговых центров.
Вот в какой стране мечтал родиться Абу! Горстку граждан Эмиратов обслуживали миллионные толпы всевозможной нищеты, собравшейся здесь со всего Востока. Индусы, иорданцы, сирийцы, египтяне, палестинцы, непальцы, − все эти торговцы, строители, уборщики, водители и даже полицейские, не имели никакой возможности остаться здесь навсегда. Ресурс их рабочей силы исчерпывался возрастом, после чего, отбыв с накопленным капитальцем на свои бедные отчизны, они могли в относительном достатке встретить старость, уступив свое место поколению иных временщиков. Будущее в этой стране принадлежало исключительно праворожденным в ней, иные, бесправная обслуга, о таковом даже не мечтали. Впрочем, здесь существовала и иная категория чужаков, строящих в аравийских песках свое грядущее благоденствие: американцы. Этим позволялось все. Их насосы выкачивали из недр нефть, их перегонные заводы вырабатывали из нее бензин и масла, их банки вливали сюда властительные деньги, и потому бесплодная земля цвела мириадами цветов. И все поклонялись им. Ибо каждый раб, имея свой кусок хлеба, который не давала ему родина, получал его благодаря заокеанским властителям мира.
Абу полагал, что Эмираты представляют собой гигантский амортизатор всякого рода глобальных мусульманских волнений. Они отвлекали на себя негативные энергии беспросветности и голода, преобразуя их в устремление заработка и привычность к дисциплине. Исламская деспотия и американский рационализм держались здесь рука об руку, процветая и возвышаясь на живом благодарном фундаменте покорного и услужливого плебса. Воспринять эту гармоничную модель и последовать ей диктатору Саддаму мешали амбиции.
Жена Абу − Мариам, впервые выехавшая за границу, была потрясена разноцветьем нового, чистого города, его спокойствием и повсеместными благами.
− Я − в сказке, − благодарно сжала она руку Абу, шагая в блистании золота, завалившего витрины целой торговой улицы. − И какие здесь приветливые люди…
Да, здесь обретались счастливчики, приехавшие за долларом, эквивалентом их последующих судеб, из глуши дальних поселений, из серых городов, куда им надлежало вернуться чванливыми и богатыми, сделав заветный прыжок через пропасть, отделяющую раба от господина. И они предвкушали эту заветную трансформацию.
Впрочем, об этом Абу не сказал жене, лишь снисходительно и тепло улыбнувшись ее восторгам. Да и о чем говорить с женщиной? Она понимает язык поступков, а не пространных и скучных рассуждений.
