в церковном хоре. Страсти в ней было не больше, чем в резиновой кукле, угловатая манерность вызывала раздражение, говорила она с преувеличенной вежливостью идиотки, однако что-то в ней все-таки меня зацепило.
В ней был, полагаю, какой-то скрытый и весьма расчетливый авантюризм. Расцветший впоследствии таким пышным букетом, какого я и представить не мог!
Знакомясь с ней, я руководствовался примитивной логикой: непорочная девочка из заснеженной Аляски приехала в Нью-Йорк, ведомая безотчетным желанием обрести в первую очередь шикарную жизнь, ее интересовало то, что мог дать ей большой город, а значит, деньги. Их она могла получить, лишь выгодно продав себя. А точнее, свое тело. Продажа всегда осуществляется либо напрямую, либо через посредника, у которого извечно имеются шкурные интересы. Эту посредническую роль я выбрал для себя мгновенно.
Но, что забавно, деньги как таковые ее не интересовали. Деньги были продуктом промежуточным и скучным, а ее привлекал продукт конечный, выраженный в блеске, праздности и роскоши. Замечу, не мимолетных, а гарантированно-стабильных.
Это я понял. Как понял всю простоту и доступность схемы воплощения ее желаний, которые она и сформулировать-то не могла из романтического тумана, составлявшего содержимое ее красивой головки. Однако в ней были два качества, гарантирующие успех: терпение и трудолюбие. А из романтического тумана мне предстояло материализовать свинцовые установки к действию.
Нутряным чувством я ведал, что мне попался благодарный материал. И – не ошибся. Еще в ЦРУ меня считали одним из самых толковых вербовщиков, а здесь мне предстояло сыграть с ребенком, едва уразумевшим в игре под названием жизнь лишь начальные ходы.
Я сразу расставил на места две фигуры: себя, семейного человека, дорожащего всем имеющимся, и ее, − должную заполучить все, о чем грезится. Кроме меня, разумеется. О чем ей напрямик и поведал.
Затем взял ее на работу менеджером в одной из корпораций, установив за ней ненавязчивое наблюдение.
Она оказалась толковым, легко обучающимся работником, доброжелательным и отзывчивым. Без какой-либо моей протекции быстро пошла на повышение.
К встречам со мной она стремилась постоянно, но никогда не навязывалась. Делила квартиру со своей подружкой на Ист-сайд в Манхеттене. У подружки, как мне доложили, имелся приятель, а потому сомнительную дамскую связь мои наблюдатели категорически исключили.
Я, конечно, не дошел до таких вершин недоверия, чтобы внедрить в ее жилище технические средства слежения, но, как выяснилось впоследствии, это бы не помешало… Однако тогда я еще не выработал в отношении нее определенных планов, я лишь примерял к ней роль агента, далеко неуверенный − справится ли она с подобным предназначением.
Время от времени мы с ней встречались, никакого сопротивления под моим напором она не оказывала, но секс с ней был пресен, ее кудахтанье утомляло, единственные положительные эмоции вызывало ее неуклонное женственное хорошение. Сглаживалась линии бедер и плеч, ухоженным атласом светилась кожа, тяжелели заманчиво и призывно округлые груди…
Я постепенно готовил ее к браку, выгодному и ей, и мне. И против такой постановки вопроса она не возражала, пускай вопрос этот я ставил вскользь и крайне деликатно. Она попросту отвечала, что сделает все так, как я ей скажу. И я знал, что она так и сделает. И еще я знал, что на все времена я – ее любимый и единственный, и что никогда и никому, невзирая ни на какие секундные порывы, она не откроет ни нашу связь, ни чувства ко мне, ни мое имя.
А потом случился сюрприз.
Я полетел с ней в Лас-Вегас на выходные. Все шло как обычно: ресторан, казино, шоу, затем номер в отеле. И тут я, приготовившийся к скучной и гладкой, как ее лобик, процедуре секса, получил такой урок изощренной и внезапной страсти, что попросту онемел. Этой ночки, буквально выпотрошившей меня, хватило на добрый месяц.
Я не мог от нее оторваться. Я был готов раствориться в ней, − этой сладостной, как все блага мира, нежнейшей и податливой фурии!
− Что с тобой, откуда это? – лишь слабо бормотал я, набирая силы в кратком перерыве этого блаженного миража.
− У моей соседки по квартире, − хитро скосив на меня серый невинный глаз, поведала она, − есть дружок. И, представь, они напоили меня. И убедили, что я синий чулок, ничего не понимаю в этом деле, и мне надо многому научиться. И ведь они были правы, Генри, согласись. Я же постоянно ощущала твою неудовлетворенность…
Я вздохнул.
Она обвила мою ногу своей, и я невольно ущипнул ее за лилейную кожицу в паху.
− Ой! Ну, не ревнуй. В конце концов, я сделала это для тебя. Это та же занудная школа. Но вот сегодня я с чувством сдала экзамен. И жду вашей оценки, повелитель.
− Оценка, конечно, высшая, − сказал я, придав интонации оттенок покорного огорчения.
Она рассмеялась – легко и радостно.
− Вот видишь…
Я испытал отстраненную благодарность к ней, − ведь она была нараспашку откровенна, и откровенность эту в заслугу себе не причисляла. Она вообще обладает редким качеством женщины − неспособностью торговаться.
А после, путем несложной комбинации, я познакомил ее с мистером Праттом, кому в ту пору подваливало к шестидесяти годам, и кто недавно пережил кончину жены.
Объяснять тактику охмурения богатого вдовца Алисе не требовалось. Через три дня после первой встречи, он предложил ей руку и сердце. Вердикт на данную сделку утверждал я, не без удовлетворения сознавая, что, запрети вдруг это безобразие, противоречить мне Алиса не станет в той же степени, как отключаемый от сети холодильник или пылесос.
Таким образом я получил стратегического агента в стане врага.
Но вот удивительно! С годами, умело и жестко отодвинув от основного состояния мужа всех его родственников, включая детей от прежнего брака, получив юридические гарантии корпоративных дивидендов, оформив на себя кучу недвижимости, Алиса осталась сама собой. И – моей неизменной любовницей, вечно ко мне стремящейся и выполняющей все мои указания, идущие порой поперек интересам компаний мужа.
Она его не любила. Она никого не любила, как я сейчас понимаю. Высшее чувство, доступное ей, было и есть чувство привязанности. В отношении меня это чувство развито куда больше, нежели в отношении Пратта. С другой стороны, в ней нет ни малейшей способности к агрессии. Результат она достигает не напором, а кропотливым, бесстрастным терпением. В ней есть потрясающее умение ждать. И способность учиться. Замечу, что она научилась больше слушать и меньше говорить. Она основательно поумнела. И стала куда более предприимчивой в постели. И напрочь избавилась от провинциальных манер, которые меня просто бесили.
В принципе же, все мои размышления относительно нее, едва ли способны претендовать на истину. Алиса – вне логики. По крайней мере – вне моей логики. Она – загадка. Я мог бы ее разгадать, если был хотя бы когда-то в нее влюблен. Но я не могу влюбиться. Эта способность утрачена. Когда-то я влюбился в свою жену, на этом весь мой запал и сгорел. Иного же, запасного, Бог не дал. Так что к Алисе я тоже попросту привязан. Как и она ко мне. Возможно, настанет время, когда это перерастет в своего рода любовь. Сладенькую и холодную, как остывший чай.
Интересен и другой факт: она родила ребенка. От Пратта. Кстати, в отношении его мужских достоинств мне давались характеристики не просто положительные, но даже восторженные. С присущей ей непосредственностью.
С появлением наследника ее супружеские позиции, естественно, укрепились. Даже в среде родственников мужа, открыто ее ненавидящих.
− Я их всех переживу, − помнится, смеялась она, безмятежно заправляя пучок волос на
